ЗНАМЕНИТЫЕ СЛЕПЫЕ
АБУ АБДУЛЛАХ ДЖАФАР РУДАКИ
Творцу, как жемчугу оправа,
Нужны: прижизненная слава,
Семья, достаток и почёт.
Жаль, муза в злате не живёт.
Осилив путь до середины,
Нажив недуги да седины,
Скитальцу, словно Божий дар,
Принять приходится удар.
Частенько в жизни перемены
Непредсказуемо мгновенны…
И слать проклятья ни к чему —
«За милость» рушиться во тьму!
На самом дне приют поэта,
А отлучённому от света
Вредна мирская суета.
Знать, выпал жребий неспроста!
Целых одиннадцать веков, да ещё с приличным гаком в придачу, отделяют нас от мрачноватой эпохи типичного Средневековья, когда в литературе Центральной Азии безоговорочно царствовал великий «Абу Абдаллах Джафар ибн Мухаммед ибн Хаким ибн Абдаррахман ибн Адам ар-Рудаки, поэт Самаркандский». Именно так выглядит самый полный дошедший до нас вариант знаменитого имени. Выходит, у персов были весомые основания сравнивать стихотворца с пророком, а значит, они не зря прозвали виртуоза стихосложения «Адамом поэтов». Впоследствии чрезвычайно долго не появлялись сочинители, посмевшие бы самонадеянно оспорить его права на этот образный титул.
Видимо, из-за удалённости во времени и бесчисленных катаклизмов почти все факты биографии «крупнейшего бриллианта в ожерелье изящной словесности» имеют несколько вариантов изложения, которые частенько противоречат друг другу или недостаточно правдоподобны. Исследователям, публицистам и писателям на практике поневоле приходится опираться на приблизительные и не вполне достоверные данные, ведь иных попросту нет! Даже элементарное называние родоначальника поэзии на фарси поныне вызывает научные споры. Отдельные продвинутые учёные считали, что на самом деле его собственное имя — Джафар ибн Мухаммед или Абдаллах, а кунья — Абу Абдуллах, по иным же источникам — Абуль-Хасан. Пожалуй, надо пояснить, что «родственную» часть многочленной представительской конструкции можно сравнить со славянским отчеством, только у арабов место родителя занимает потомок. Этот мусульманский обычай существует и сегодня, хотя стал менее амбициозным. Как правило, мужская кунья начинается с «Абу» и заканчивается упоминанием старшего сына. Такое обращение свидетельствует о желании угодить и завоевать доверие, а также об особом почтении к уважаемому лицу или близкому другу.
Вроде бы нет сомнений, что Рудаки скончался в 941 году, зато ровно тысячу лет не было известно, где находится его могила. Лишь накануне Великой Отечественной войны на основе уникальных документов и в результате общения с местными жителями писатель и литературовед Садриддин Айни доподлинно установил, что поэт захоронен в кишлаке Панджруд, на его «малой родине». Вот с точной датой рождения среднеазиатского гения всё гораздо сложней. Серьёзные издания её не сообщали. Опираясь на отдельные расплывчатые высказывания стихотворца, некоторые персидские учёные утверждали, что мальчик появился на свет в селении Рудак в то время, когда в Бухаре Саманиды сменили Саффаридов, а именно в 874 году. Ещё сравнительно недавно в советских литературных справочниках и энциклопедиях значилось, что слепой классик начал жизненный путь в 860 году или на 10 лет раньше в кишлаке близ Самарканда. В свою очередь, европейские авторы склонялись к началу второй половины девятого века, а И. Брагинский, уточняя, настаивал на пятидесятых годах того же столетия. Отважный Мирзозода конкретно указал на 858 год. На этом и остановились, выбрав компромиссный вариант, который устроил подавляющее большинство специалистов.
Очень кстати оказался солидный юбилей. В 1958 году выпущена почтовая марка СССР, посвящённая 1100-летию лирика, а через год на киностудии «Таджикфильм» была снята художественная лента «Судьба поэта». Спустя ровно полвека, в Таджикистане отчеканили биметаллическую, в основном серебряную, монету, приуроченную к очередной памятной дате. Каждый коллекционный экземпляр 2008 года, номиналом в 5 сомони, сразу стал раритетом. Реконструированный портрет Рудаки украшает и банкноту в 500 сомони образца 2010 года. Надо отметить уникальность происхождения данного изображения, ведь у правоверных мусульман не принято рисовать лица, а значит, без успешного восстановления внешнего облика человека на основе скелетных останков земляне так бы и не узнали, как выглядел гений. Эту революционную методику разработал и внедрил советский антрополог М. Герасимов. Проведя тщательный анализ образцов, он ещё в 1957 году утверждал, что повелитель двустиший потерял зрение не ранее шестидесяти лет от роду. Поскольку никаких признаков, являвшихся бы следствием удаления глаз, не обнаружено, следовательно: «Рудаки ослеплён куском раскалённого железа… Только снаружи, посредством ожога…»
В научных кругах аргументы выдающегося экспериментатора произвели эффект разорвавшейся бомбы, так как открывшиеся факты противоречили устоявшемуся мнению тысячелетней давности, что Рудаки был слеп от рождения. Её сторонники, включая многих советских исследователей, составляя справочники или антологии, прежде всего, ссылались на выдающегося учёного тринадцатого века Мухаммада Ауфи, который, с уверенностью подчёркивая врождённый характер недуга, в частности, отмечал: «Он был настолько способный и восприимчивый, что восьмилетним мог воспроизвести наизусть весь Коран и научился читать, стал сочинять стихи и высказывать глубокие мысли…»
Правда, согласно одному из преданий, несравненный кудесник двустиший погрузился в непроглядную тьму в юности после тяжёлой болезни. Ходили даже слухи, будто он был ослеплён ненавистниками, но им не придавали должного значения. Почему-то было проигнорировано сообщение иранского учёного Саида Нафиси, утверждавшего, что в 940 году вспыхнул и был жестоко подавлен мятеж против засилья исмаилитов, к числу которых, естественно, относился и тогдашний правитель Амир Наср Сомони точно так же, как и монарший сочинитель. По наущению мстительного визиря, завидовавшего привилегиям и влиянию «рифмоплёта», вспыльчивый эмир конфисковал имущество недавнего любимца и приказал отнять у него зрение. Вскоре один из придворных осмелился донести до сознания отходчивого Насра ибн Ахмеда нелицеприятную мысль: «В истории ты запомнишься как правитель, ослепивший великого поэта!» Одумавшийся самодержец сильно пожалел о содеянном и велел казнить всех высокопоставленных виновников его непростительной оплошности, а затем пожелал щедро одарить страдальца, но Рудаки якобы отказался от запоздалых милостей и гордо отправился в добровольное изгнание. Конечно, легенды и позднейшие письменные свидетельства несколько приукрашивают факты, акцентируя внимание на ярких деталях, иногда выдуманных в интересах нравоучительной составляющей или для создания образа эпической мощи. На самом деле, вряд ли всё происходило именно так, но прислушаться к мнению уважаемого знатока фольклора и старинных текстов следовало бы, ведь дыма без огня не бывает.
Вообще, кажется крайне маловероятным, чтобы слепец почти полвека бессменно руководил культурной жизнью целого государства. В пользу версии насильственного ослепления в пожилом возрасте свидетельствуют яркая контрастность и красочность, произведений мастера стихосложения. Современные незрячие любители словесности, занимавшиеся данной проблемой, убеждены, что изобилие оттенков и объёмность образов были бы не по зубам «пожизненному тотальнику». Абсолютно реалистичные и детализированные описания окружающего мира, скорее, свойственны автору, который имел возможность наблюдать жизненные явления собственными глазами.
На Востоке традиционно ценилась форма произведения, а в первую очередь — композиционная сложность, оригинальная рифмовка и размер. Эти жёсткие правила ограничивали творческий полёт. Возможно, поэтому «среднеазиатский Пушкин», пренебрегая устоявшимися канонами, изобрёл лаконичный стиль поэзии, называемый классическим, а ещё хорасанским или туркестанским, который затем господствовал несколько веков. Его стихотворные миниатюры были понятны и близки как знатным царедворцам и творческой элите, так и неграмотным простолюдинам. Лирик искренне писал: «Я сердце превратил своё в сокровищницу песен, Моя печать, моё тавро — мои стихи простые!»
Принято считать, что чрезвычайно плодовитый автор сочинил около ста тридцати тысяч двустишных бейтов, а некоторые современники утверждали, что на порядок больше, во что верится с трудом. Увы, от огромного творческого наследия почти ничего не осталось. По мнению авторитетного Мухаммада Ауфи, до потомков дошло менее процента произведений слепца, что составило сто тетрадей. Получается, что войны и катастрофы пощадили лишь жалкие крохи от созданного им разножанрового великолепия. Классику неизменно удавались поэмы и газели, а любимцами были всё-таки рубаи, свыше сорока из которых сохранились, так же как и разрозненные философско-дидактические фрагменты.
Великий гуманист не чуждался философичной нравоучительности. Рассуждая о достоинстве, он сочинил следующие глубокомысленные строки: «Если ты управляешь своими страстями, ты — мужчина! Над слепыми и глухими не издеваешься, ты — мужчина! Не мужчина тот, кто павшего толкнёт. Если протянешь руку павшему, ты — мужчина!» Как эти стихи похожи на проникновенную лирику аварца Расула Гамзатова в русскоязычных переводах, а ведь их разделяет тысячелетняя пропасть! Творчество Рудаки остаётся востребованным. Не зря же в современном Иране наряду с Омаром Хайямом и Фирдоуси он входит в тройку самых цитируемых поэтов всех времён. Считается хорошим тоном ввернуть в интеллигентную беседу бейт-другой из «рифмованных шедевров», которые включены в учебники персидской литературы и разговорники для иностранцев. Сам учёный муж преклонялся перед умной книгой и знающими собеседниками. Ему принадлежит изречение: «Нет лучшего богатства, чем знание. Пока сможешь — копи это сокровище!» Сам знаток восточных языков скрупулёзно следовал данному принципу и с удовольствием занимался и переводами с арабского, что подтверждают недавно найденные фрагменты.
Возможно, отец поэта принадлежал к духовенству, а из одного авторского бейта вытекает, что выходцу из низов пришлось претерпеть немало трудностей: «Носил я чарыки, ездил на осле, а теперь достиг того, что признаю китайские сапоги и арабского коня…»
Несмотря на невзгоды и лишения, талантливый юноша получил превосходное схоластическое образование и в совершенстве владел арабским языком, который можно было изучить только в духовных школах или занимаясь с персональным наставником. С. Нафиси делает вывод, что Рудаки был прилежным учеником имама мечети, а скорее всего, самого кадия Самарканда. Несомненно, непосредственно с голоса почтенного Исмаила, являвшегося тогда верховным шариатским судьёй, юноша упорно запоминал многочисленные и разнообразные хадисы. Впоследствии он сам стал их уважаемым хранителем и распространителем в среде достойных мусульман. Эти предания о словах и действиях пророка Мухаммада напоминали христианские апокрифы или послания апостолов и передавались по традиции напрямую из уст в уста. Как бы то ни было, полезный опыт и глубокие знания, накопленные в красивейшем городе Зарафшанской долины, потом очень пригодились в столице саманидского государства, о въезде в которую зрелый Абу Абдаллах Джафар вспоминал так: «На коне, юным и богатым прибыл к тебе, о благе твоём помышляя, блага тебе желая…»
Скорее всего, искатель славы был вхож во дворец ещё в правление Исмаила Самани, но каким образом это произошло в конце девятого века, покрыто тайной и поныне. Во всяком случае, учёные сходятся на том, что он был современником того самого грозного Эмира Насра ибн Ахмеда, диктовавшего подданным и венценосным соседям свою волю 30 лет, вплоть до 943 года. Тщеславный правитель приблизил к себе понравившегося провинциала, назначив его придворным поэтом, чтобы тот по долгу службы выпускал в свет многочисленные касыды. Эти персональные панегирики, похожие на оды, не изменяя высокой поэзии, содержали восхваления подвигов, щедрости и прочих достойных деяний «сильных мира сего». Неслучайно признанному мастеру стихосложения охотно покровительствовали милостивые деспоты из восточных династий, ведь, как известно, к изящно-изысканной лести не равнодушны даже истинные мудрецы и герои. Свыше сорока лет возглавляя в Бухаре плеяду поэтов и учёных, непревзойдённый сладкопевец баснословно разбогател. Тогдашние документы свидетельствуют, что в его караване бывало до двухсот рабов и вдвое больше верблюдов. Впоследствии другие литераторы уже не добивались такого могущества и счастья.
Роскошествуя, Рудаки в 933 году сочинил касыду «Мать вина», название которой иногда пытались замаскировать под «слабоалкогольное пиво». По непостижимому стечению обстоятельств, её текст сохранился в полном объёме. Специалистов и простых читателей до сих пор поражает сам факт обращения мусульманина к такой, казалось бы, «запретной теме», а главное — что в исламских странах уцелела подобная крамола.
Впрочем, несомненно, что незадолго до кончины старик подвергся изгнанию и умер в нищете. Этим горестным событиям посвящена автобиографическая касыда «Жалоба на старость». Сразу запоминаются философские строки: «Те изменились времена, и сам я изменился. Дай посох! С посохом, с сумой должны брести седые…»
Как ни странно, в середине прошлого века гений был с помпой причислен к советским писателям. Так оригинально увековечили память прославленного поэта из Средней Азии. Он обрёл этот «почётный статус» из-за места его предполагаемого захоронения на территории современного Таджикистана, сохранностью которого несколько веков гордились жители кишлака Панджруд. В настоящее время там же расположен его мавзолей. В честь обладателя непревзойдённого таланта названы проспекты в Душанбе и Самарканде. В тех же городах, а кроме того, в таджикском Истаравшане, были установлены памятники уникальному слепцу. Кстати, посетителям Самаркандского музея истории культуры и искусства народов Узбекистана обязательно рассказывают о жизненном пути «средневекового Гомера», которого считают своим соотечественником в обеих ныне независимых республиках. Всё это указывает на трепетное отношение и таджиков, и узбеков к общему прошлому.
Благодаря популярной серии «Литературное наследие Востока» и Большой советской энциклопедии Рудаки Абу Абдулло хорошо знаком и русскоязычным читателям. Популярность мастера стихосложения можно поставить в заслугу известному литературоведческому и переводческому клану Брагинских. Необходимо отметить, что интерес к волшебнику слова не угасает, поэтому совсем не случайно в 2013 премию «Русский Букер» и аналогичную студенческую награду получил писатель А. Волос за роман «Возвращение в Панджруд». На общемировом уровне Рудаки тоже почитаем. Достаточно вспомнить, что даже на ближайшей к Солнцу планете есть одноимённый кратер. Почему-то именно на Меркурии несколько объектов своими названиями напоминают нам о незрячих поэтах. Впрочем, космический тёзка латинского бога торговли как нельзя лучше подходит предпринимателям, умевшим выгодно продавать свои творения, но на склоне лет из-за политических неурядиц испытавшим тяготы «духовного банкротства» и одиночества в толпе, усугублённые материальным крахом.
Владимир Бухтияров