Дискуссионный клуб
ТРАГИКОМЕДИЯ СЛЕПОТЫ
Ну, конечно же, потеря зрения — величайшая трагедия. Я испытал потрясение до прострации — оцепенения души и тела от безысходного отчаяния. Возврата в отнятый взрывом чарующий мир света, красок, разговора взглядов, мимики, жестов не будет… Мысль глушили эмоции. Поэтому сам не смог сделать должного вывода. Надоумил сосед по госпитальной койке: «Ты брось это сиденье, согнувши нос в колени. Попал в беду, так приспосабливайся. Учись ходить ощупкой. Сперва по стеночке, а пообвыкнешься — трость, солнце, ветер, звуки, запахи помощниками станут, да и добрые люди подскажут, проводят. У тебя же целая жизнь впереди! Сколько тебе — лет 13, небось? В школу слепых просись. Я в ростовской в котельной кочегарил. Учат там ребятишек и обычным предметам, и музыке, и в мастерских работать!»
Вот так: не медсестра, не врач — кочегар вселил в меня надежду и мужество. За одно это да познает душа его блаженство! Я стал осваивать мрак осязанием, слухом, обонянием. Было жутко и очень трудно. Но мало-помалу тьма покорялась упорству. Появилось пространственное представление помещения и двора. Однажды рискнул обследовать проулок. Встречный ветерок был надёжным ориентиром. Палка — слева направо, справа налево — зондировала грунт перед отстающей ногой. Вдруг некто щёлк по козырьку — фуражка слетела. Я: «Зачем же Вы так дурно шутите?» Впереди — молчание, зато в сторонке заливистый детский смех: «А это ветка пошутила! На фуражку! Я люблю слепых: они такие забавные! Вот и ты ветку с человеком спутал! Тут один тоже в чёрных очках ходит. Раз идёт, а носки разные: серый и коричневый! Я ему сказал — он усмехнулся и повернул назад. Нас учительница наставляла стареньким и инвалидам помогать. Я и помогаю! Хочешь, провожу! Куда тебе? А только всё равно — слепые смешные!»
Мне и самому стало смешно, что укорил ветку за «шутку». И на душе как-то полегчало, посветлело, захотелось воспринимать свои нежелательные оказии глазами этого мальчонки, доброго, весёлого и как бы примеряющего на себя, зрячего, тыки и спотыки в темноте. Подумалось: а ведь вылущивать из них бодрящие зёрнышки юмора благотворнее, чем вешать вериги неурядиц на нервы, основу самочувствия и самой жизни. Слабых духом слепота обрекает на убогость, уныние и тоску. Мужественных не лишает радостей бытия. Но и мужественные по беспечности, самоуверенности, а то и по неосмотрительности доброжелателей порой оказываются в нелепой или даже опасной ситуации.
Вот примеры. Пятидесятые годы, городок Ардатов. После дождя — грязища постпотопная! Антонина месит её, выискивая палкой кочку следующему шагу. Женский голос: «Стойте! Там вовсе утонете!» Тоня как плевком рыкнула: «Обойдёмся без сопливых!» И, не нащупав обхода, полезла напрямую, скользя и утопая ботами в слякоти. Женщина, обгоняя её по кромке твёрдой земли вдоль забора, в сердцах пробормотала: «Чтоб я когда-нибудь помогла слепышам!»
Я, молодой и задорный, взбегаю на крыльцо парикмахерской. Мужчина: «Да-а! Вам косметический ремонт необходим! Верно я подметил?» Я молча перешагнул порог и получил в спину: «У-у! Гордый, чёрт! Вот сочувствуй им, слепым…» Жужжала машинка ручного привода, клацали ножницы, елозила по лицу бритва, я думал: «И что было не аукнуться приветно на призывный тон? И не осталось бы на душе едкого осадка ни у него, ни у меня. Сервантес века назад понимал: «Есть вещь, которая нам ничего не стоит, но высоко ценится другими: это — вежливость!» А я в XX веке — остолоп!»
Промахи зрячего индивида к нему и привязываются. Негатив конкретного слепого зачастую рассеивается на всю незрячую братию. Следует помнить и учитывать: личная репутация инвалида по зрению — вывеска всего нашего сообщества!
В те далёкие годы под лозунгом «Всё для блага человека!» правил бал всеохватный дефицит. Зашептались горожане, будто в магазин поступили глубокие галоши. Тотально слепой парень Николай ринулся к деревянному тротуару, что начинался у общежития школы слепых. Здесь он высоко вздымался над малой выемкой. Николай стукнул клюкой по древесине, вскочил, шагнул — и полетел в колодец! Забыл в спешке о соседствовавшем чуть не впритык с настилом срубе. Когда лихача вытащили, мокрого и ушибленного, он неожиданно для спасителей рассмеялся, приговаривая: «Ну, повезло мне: будет мать с обновкой! Слепого да мокрого наверняка вне очереди отоварят!»
Москва, метро. Я с портфелем и тростью на эскалаторе. Обочь — девушка. «Студент?» — «Да. Иняза». — «Я — полиграфии. Куда тебе?» — «К Серпуховке. Там — на Валовую, в спецбиблиотеку». — «Тебе налево. Я провожу. Мне — направо…» Вообще-то я хорошо освоил нужные мне станции метро и переходы. Но от услуг благодарно не отнекивался. Пообщаться с людьми, особенно с ровесниками — приятно. Обычно я проверял тростью, как располагают меня доброхоты на остановках относительно края тротуара или платформы. На этот раз постеснялся: думал, что девушка за мной наблюдает. Стремительно нарастал шум поезда. Я шагнул — и полетел вниз! Больно ушибся, вскочил, портфель и трость — на платформу! Чьи-то сильные руки за плечи вымахнули меня наверх. Вагона три скользнули мимо, и состав застыл…
Тот гибельный казус подвиг меня сформулировать для себя девиз и строго им руководствоваться: «Не страшусь, но остерегаюсь!» Подытоживая, хочется ещё раз подчеркнуть: кто способен наши злоключения воспринимать с некоторой долей юмора, тому и безразмерная ночь не угрюма. Наши враги — это страх, порождающий неуклюжесть, спесивая самоуверенность и глупое лихачество.
Евгений Терёшкин