Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

ХОЗЯЙСТВОВАТЬ ПО-ХОЗЯЙСКИ

ГОД КАК ЖИЗНЬ

С судьбой не поспоришь

Югорский проезд — незатейливая улочка на северо-востоке Москвы.  Названа в честь полуострова, расположенного на северо-востоке Архангельской области между Карским и Баренцевым морями. Какими доводами руководствовались чиновники, утверждавшие это название, сейчас уже и не объяснить. Видимо, кто-то из них был очень большим фантазёром, увлекался географией и, рассмотрев некую связь между  глухой окраиной столицы и  приполярной  землёй, предложил увековечить её.

 Говорят, как корабль назовёшь, так он и поплывёт. С «окном в Европу» не получилось. Район так и остался «полуостровом» между быстро развивающимся Ярославским шоссе и Анадырским проездом. И может быть, именно поэтому городские власти отдали глухое и тихое местечко непритязательным незрячим для обустройства своего бытия.

 Улочка смиренно тянется  вдоль  железнодорожного полотна от Малыгинского проезда до станции Лось. С одной стороны, над узкой, почти сельской, пешеходной  дорожкой нависают ветви  сползающих с насыпи вековых деревьев,   а с другой   гордо тянутся к небу  современные  семнадцатиэтажные дома бело-голубых и бежевых тонов, построенные на средства ВОС  для инвалидов по зрению. Их территория благоустроена, оборудована направляющими поручнями. Главная достопримечательность  микрорайона — учебно-производственное предприятие № 10, а сейчас  — филиал ООО «Кунцево-Электро». К нему примыкает гостиница Общества слепых.  Именно восовские учреждения вдохнули жизнь в эти глухие места.  В лучшие времена более тысячи человек с белыми тростями и без них спешили сюда по утрам под звучные сигналы электричек,  чтобы с удовольствием поработать в тёплых, уютных цехах, специально созданных для них.

Многим нравится этот уголок Москвы. Несмотря на простоту, есть в нём свой шарм. Здесь всегда тихо, нет  типичной городской  суеты.  Отсутствуют полосы для машин и общественного транспорта, что позволяет незрячим ходить без опаски от УПП до железнодорожной станции и обратно.  В историю рабочей окраины, с которой связаны судьбы не одного поколения трудоспособного населения города, многие страницы вписаны и восовской «десяткой».

 Предприятия, как и люди, имеют свою судьбу. Она и для них — чёрно-белая.   Знаменитое УПП № 10  тоже почувствовало на себе  «полосатость» жизни.  Период расцвета в 70-е годы сменился упадком в 90-е. Опустели цеха,  разбежались по Москве  в поисках лучшей доли   специалисты и рабочие. Освободившиеся корпуса заняли арендаторы. Грусть поселилась в сердцах всех, так или иначе связанных с этим предприятием... У меня здесь немало знакомых. В разное время я с удовольствием писала  материалы о них, всякий раз благодаря за откровенность и открытость. Но неужели былая слава  знаменитого коллектива в прошлом? Я   старалась не  заглядывать сюда, чтобы не теребить журналистским вниманием ноющую рану. Но как только появилась искорка надежды, вновь поспешила по   знакомому адресу.

Надежду подал вице-президент  ВОС В. Балдыкин. Выступая на Совете  ветеранов, он рассказал о новой концепции развития предприятий Общества слепых, в основе которой — модернизация производства под руководством  энергичных менеджеров. Привёл и такой факт:  20 миллионов рублей поддержки, которую оказали ООО «Кунцево-Электро» городские власти, позволили Лосевскому филиалу  начать возрождение.

Из искры возгорелось пламя

И вот я беседую с заместителем генерального директора Еленой Васильевной Тупилиной. Она — главная хозяйка территории на Югорском проезде. Но сразу же предупреждает, что  возрождение предприятия связано с новым генеральным директором объединения Сергеем Станиславовичем Поляковым, который, не бросая руководства Костромским ПО «Автофильтр», взял под своё крыло «Кунцево-Электро» со всеми его филиалами. Победитель по натуре, он  пришёл сюда   в апреле прошлого года побеждать. Старожилы признаются, что тогда  они пребывали в унынии, готовились к закрытию  предприятия. Но понадобился всего один год, чтобы всё вокруг изменилось.

Принято считать, что театр начинается с вешалки. Ну, а опыт «десятки» доказал, что перемены начинаются  с хорошего ремонта. Правда, в данном случае речь идёт не столько о нём, сколько о  реконструкции...  Новый руководитель мыслил современными категориями в соответствии с международными стандартами, согласно которым успешность производства во многом зависит от максимальной экономичности содержания цехов, связанных единым процессом, при обязательном расположении их на одной линии, на первых этажах зданий. На УПП было всё наоборот. Его  участки и отделы, соединённые лабиринтами  переходов, десятилетиями мирно жили  в скромных условиях многоэтажности и разобщённости.

Ломать стереотипы — не лучшее в мире занятие. Но, слава Богу, реконструкция не превратилась в стихийное бедствие. Она началась осенью 2011 года, а весной 2012-го  уже справляли новоселье. Надо подчеркнуть, что она касалась не всего предприятия, а только,  образно говоря, его «сердца», того «мотора», который обеспечивает ритмичность и непрерывность  выпуска продукции. А это  участки литья и сборки. У них общая цель, но не было общей крыши. Заготовки отливали на первом этаже, а собирали изделия на третьем. Надо было максимально приблизить их друг к другу.  К счастью, участок литья  трогать  не пришлось.  У него были подходящие под современные требования  квадратные метры. Беспокоил лишь вопрос  приобретения нового оборудования, но его быстро решили.  Южнокорейские  литьевые машины закупили по лизингу. А вот новый сборочный участок рождался в муках. Во-первых, переселение вниз не радовало коллектив. По существующим у нас представлениям,  всё, что связано с первым этажом, это плохо. Во-вторых,  а может быть, и во-первых, не сразу определились с тем, куда его переселять.

В конце концов, новый участок сборки розеток и выключателей возник  по соседству с литейным, на месте  склада готовой продукции,   сырья и материалов. Его единственное достоинство — большая площадь. А в остальном — ничего хорошего.  В разное время здесь располагались гальваники,  хозяйничали арендаторы. Они помещение не ремонтировали, эксплуатировали по полной программе. Надо было быть большим оптимистом, чтобы в этом полуразрушенном строении рассмотреть контуры будущего цеха. Но на то они и оптимисты, что не страшатся, а делают. Начальник  сборочного участка  и менеджер по персоналу Зинаида Николаевна Темченко тоже  не верила, что из этой затеи получится что-то путное. Когда шёл ремонт, ни разу не заглянула сюда, чтобы не расстраиваться. А принимала новый участок уже в состоянии шока. От восторга.  Без  ликвидированного склада предприятие не осиротело.  Производственный процесс организовали так, что лишнее звено  стало не нужным...  Сейчас материалы и сырьё  с машины сразу поступают в цех. Готовая продукция  тоже  не залёживается, а ежедневно отправляется на головное предприятие. Литьё и сборка  стали единой цепью не только по сути, но и  по расположению.

Бытие определило сознание

Ремонт в корне изменил внешний вид старых помещений. На окнах установили стеклопакеты, повесили жалюзи,  стены обили металлическими панелями. Заказали кондиционеры. Много хлопот доставил пол, который был в ужасном состоянии. Пришлось выравнивать его, делать стяжки. Со временем  его покроют направляющими дорожками для  ориентировки незрячих. Сделали две  просторные раздевалки, шкафы для них  вот-вот привезут. Туалеты, оборудованные современной сантехникой,  сверкают  чистотой. Есть душевые.  Появилась комната приёма пищи с микроволновкой, холодильником. Здесь в обеденный перерыв можно не только перекусить в  приятной обстановке, но и разогреть еду или даже приготовить её. Приобрели новую мебель —   часть стульев, тумбочки, столы, за которыми  сидят сборщики изделий из пластмассы. Приспособления, лоточки тоже новые. Раньше у предприятия не было денег даже на них. Рабочие из дома приносили майонезные баночки, разнообразные коробочки, в которые складывали для памяти мелкие детальки. А сейчас  типовые контейнеры ярких цветов, как маленькие светофорчики, помогают сборщикам не ошибиться.

В целом, впечатление от участка приятное. Чисто, просторно, красиво. Уют придают и цветы, которых здесь много.  Но самое главное —  у людей есть постоянная работа. Как и  положено, бытие определило сознание. Все успокоились по поводу первого этажа. Атмосфера в коллективе  благожелательная. Чувствуется уверенность в завтрашнем дне. Новые отделы маркетинга и сбыта, созданные генеральным директором на головном предприятии, укомплектованы энергичными людьми со свежими идеями, они держат под контролем и  жизнь филиала, обеспечивая непрерывность производства. И хоть пока участок живёт без прибыли, но уже не в убыток. Простоев нет. Каждый человек, не суетясь, занимается своим делом. Сейчас здесь трудятся 46 инвалидов. Это старожилы со стажем 20, 30 и 40 лет, те, кто  вместе с УПП прошёл  через все испытания и  остался верен ему. Одному из ветеранов уже 80 лет, но он  не собирается увольняться, готов  к  обучению, если потребуется.

Среди дождавшихся перемен и инвалид по зрению Валентина Лукичёва.  Она упаковщица. Но основную работу за неё делает новая упаковочная машина, которая заворачивает готовые выключатели в целлофан, а Валентина  принимает их  в руки «тёпленькими» и укладывает в коробки. За её спиной — механизированные ворота, которые открываются нажатием кнопки, когда придёт пора  вывозить готовую продукцию. На вопрос о стаже отвечает так: «Я здесь детей вырастила. А старшему уже 30». Её муж — известный профсоюзный активист  УПП Александр Лукичёв — искал лучшей доли в колл-центре «Телекурс», даже карьеру там сделал. Но когда информационный центр закрылся, хотел вернуться сюда.  Да в тот момент не получилось. В настоящее время он работает уже в другом колл-центре,  среди зрячих людей. Таких, как он, покинувших УПП, когда здесь зарплату не платили, немало. Сейчас и они в ожидании расширения участка, надеются вернуться. Правда, зарплата здесь все ещё небольшая. Но есть и положительные моменты. Зинаида Николаевна говорит, что меньше 5 тысяч рублей  никто не получает, но в основном, от семи и выше. А  некоторые — по 18 — 20 тысяч рублей в месяц. Но деньги выплачивают регулярно, не задерживают. Большие планы возлагают на июль, когда  директор планирует наращивать производство. А значит, и  получать  люди больше будут. Ему верят, потому что он уже проявил себя как человек дела.  Зинаида Николаевна объясняет, что если данный коллектив не справится с большим планом, то придётся дополнительно набирать  людей. Она предусмотрительно  подала заявку  в центр занятости.  

Модернизация коснулась не только  сборки. Елена Васильевна считает, что  у них отличный участок литья, который делает заготовки из любого сырья и обеспечивает механизмами для выключателей  головное УПП, филиал в Александрове, а также Дмитровское предприятие,  очень сильное ремонтно-инструментальное хозяйство и вот теперь сборка... Показала она мне и офисные помещения, в которых расположилась администрация,  кабинет Зинаиды Николаевны, свой.  Все они отремонтированы, выглядят с иголочки,  за каждым рабочим столом — современные компьютеры.  Ещё раз с благодарностью  отметила энергичных специалистов из отделов маркетинга и сбыта,  хорошо знающих рынок электроустановочных изделий, где нашла свою реализацию и их продукция.

Выбрали хлеб, а не зрелища

Председатель местной организации ВОС, реабилитолог Александр Алексеевич Надозирный, который по должности должен защищать интересы  инвалидов по зрению, тоже отметил хорошие перемены в жизни предприятия. В этом смысле он не оппозиционер, а реальный политик.  По его информации, поначалу со стороны рабочих было сомнение, осуществится ли  задуманное новым директором. Как уже было сказано, смущал первый этаж, куда перевели сборку. Боялись холодного осеннего и весеннего периодов. Что будет, когда отключат отопление?  Но все эти тонкости были продуманы при реконструкции, и плохого не случилось. Всё ещё напрягают  текущие проблемы с раздевалкой, пока приходится пользоваться старой на третьем этаже, не всем завезли  новые стулья. Но когда люди стали зарабатывать, настроение поменялось, мелкие недостатки  тревожат всё меньше, тем более что постепенно их устраняют...

Что касается социальной сферы, которой всегда славилось восовское предприятие,  то ситуация такая.  Все средства  и силы были брошены на ремонт, и требовать доли на  социальную   и культурно-массовую работу посчитали неудобным. Клуб закрыли. Художественный руководитель Евгения Зинина уволилась. Пожелание ей от меня лично — здоровья и удачи в творчестве.  Вокальные ансамбли распались. Конечно, восстановить это всё будет сложно. Но,  может быть, в прежнем качестве  и не нужно. Мы сошлись во мнении, что жизнь очень изменилась. Жёсткие условия существования  не оставляют времени подумать о душе. Людям, чтобы жить, нужны деньги. И если предприятие даёт возможность заработать их, то незрячий, как и любой другой человек, выбирает  хлеб, а не зрелища.

Ну, а что же А. Надозирный? В этих  условиях он не отказался от  своей миссии защитника интересов инвалидов и вплотную занялся вопросами обеспечения доступности  окружающей среды для них, что вполне в духе времени и в рамках государственных программ. Тем более что сейчас идёт реконструкция Ярославского шоссе, параллельного Югорскому проезду, и самое время заняться коррекцией уж  слишком стремительных строительных планов, в которые часто не включены такие  понятия, как удобство среды обитания для всех  жителей близлежащих домов, особенно для  имеющих ограниченные физические возможности. На территории управы такие занимают целый микрорайон. Но не хотят жить в резервации. Мечтают свободно передвигаться по всем улицам столицы, беспрепятственно ходить во все социальные, культурные и прочие учреждения города. Александр Алексеевич борется за это их право.

В общем, каждый, с кем мне довелось поговорить на УПП, за прошедший год  воспрянул духом.  Первую трудность, связанную с восстановлением производства,  благополучно преодолели. Теперь всем хочется больших объёмов   и движения вперёд.

Валентина Дмитриева

 

          ТИФЛОМИР

            «КОНТАКТЫ» МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

Потеряв зрение в детстве или в зрелом возрасте,  неминуемо сталкиваешься с утратой элементарной самостоятельности,  что наотмашь бьёт по нервам. Я падал в свою «непроглядную яму»  постепенно и всё-таки успел хоть немного «соломки подстелить»: в двадцать  лет я ещё передвигался без посторонней помощи, в двадцать пять  с трудом пытался совмещать подслеповатую ориентировку в знакомом пространстве с применением белой трости на выезде, а к тридцати годам  желание  использовать глаза прошло само собой — за ненадобностью. Вот так я и превратился в странника по радужной тьме, лишённого  счастья поглощать видеоинформацию.  В такой отчаянной ситуации оказываются очень многие поздноослепшие. Зрительное голодание лишает душевного равновесия и  заставляет принимать решительные меры или придавливает личность сознанием неодолимой беспомощности. Преодолеть тяжкий период привыкания и постепенного постижения суровых правил увлекательной игры под названием «Жизнь» помогло давнее умение понимать чужие чаяния и сопереживать им, как своим собственным.

Не следует переоценивать возможности глубоких инвалидов. Мы на самом деле можем далеко не всё! Впрочем, зрячие тоже не всемогущи! Слепым просто необходимы равные возможности для всестороннего участия в социально-экономической жизни общества. Крайне важно решить проблемы повсеместной безбарьерности и мобильности передвижения в экстремальных условиях мегаполиса. Подходящие условия для конструктивного диалога всех заинтересованных сторон есть далеко не везде, а уровень персональной ответственности отдельных индивидуумов частенько оставляет желать лучшего. Нужно заметить, что некоторые водители плохо выполняют свои профессиональные функции,  создавая огромные неудобства для всех законопослушных участников движения. Многие пенсионеры и гости города путаются, когда на маршруте отсутствуют толковые объявления, а ещё хуже, если он озвучивается  неправильно. От этого особенно страдают тотальники, для которых «сольный выход» в незнакомом пункте превращается в экстремальный рейд по пересечённой местности. Шофёрская небрежность может обернуться серьёзной бедой. Хорошо,  если найдётся отзывчивый и знающий прохожий, который сможет объяснить дорогу незрячему или проводит его до нужного дома. Автобусные, троллейбусные и трамвайные остановки частенько загромождаются палатками или припаркованными машинами, что провоцирует дорожно-транспортные происшествия. Почти каждый член ВОС попадал под колёса или сваливался на рельсы. Катастрофы нередко происходят прямо на пешеходных переходах или вообще на тротуарах.

 Принято считать, что самым травмаопасным видом транспорта является Метрополитен. На самом деле там всё находится на своих постоянных местах, а войти на эскалатор умеют все испытанные слепые ходоки. Мало кто знает, что в московской подземке мужской голос объявляет станции в поездах, следующих в центр, а женский — наоборот, при движении к окраинам. Это призвано способствовать быстрому определению нужного направления. Такая незаметная, но достаточно эффективная реабилитационная функция применяется десятки лет. Рельефные линии перед ступеньками  и шершавые полосы вдоль края платформ на некоторых станциях минимизируют степень риска. Гораздо опаснее пользоваться пригородными электричками, где нефиксированное положение дверей вагонов, а главное — огромные щели между ними и перроном становятся жутким препятствием для скитальцев с белыми тростями.

Дорогостоящие новомодные  плитки с выпуклыми полосками малоэффективны, тем более что их нельзя установить повсеместно.  Плохо подготовленные дорожные рабочие равнодушно «разукрашивают» асфальт невразумительными указателями, что лишь увеличивает трагичную вероятность свалиться на проезжую часть. Подавляющее большинство инвалидов не умеют ими пользоваться, а так как они слишком скользкие, не прощупываются  и не просматриваются под снегом или листвой, то стимулируют падения. Основными жертвами очередной «медвежьей услуги» являются женщины на высоких каблуках и «калики перехожии». Привычные бордюры и направляющие  из контрастно окрашенных труб намного лучше выполняют свои реабилитационные функции, а неприметные звуковые маячки позволяют «тёмным пилигримам» не сбиться с верного направления и найти вход в нужное здание или на остановку. Иногда авторитетные предприниматели или чиновники в интересах рекламы на пересечениях людских потоков устанавливают стационарные радиотрансляции. Они даже не подозревают, что тем самым обеспечивают слепых и слабовидящих надёжными ориентирами.

  Из-за неистребимого ужаса остаться наедине с гибельными «мелочами» повседневности, тысячи незрячих жителей мегаполисов становятся заложниками своих недугов. Десятилетиями маясь в ограниченном пространстве комфортабельных узилищ, они обрекают себя на самоизоляцию. На перегруженных улицах  горожанам с дефектами зрения порою очень неуютно. Львиная доля изнурительных тягот сохраняется при попустительстве зрячих, которым следовало бы добросовестнее выполнять свои должностные обязанности. Ответственным лицам  иной раз просто некогда проявлять минимальную заинтересованность в насущных нуждах «убогих» и элементарную гуманность. Коренным образом изменить нетерпимое положение должны  активисты организаций инвалидов, а также социально ориентированные бизнесмены и чиновники новой формации. Лишь общими усилиями удастся сделать каждый крупный город безопаснее и приветливее, а главное — улучшить взаимопонимание между различными компонентами социума. Поступательное движение в данном направлении уже заметно, хотя дебютные удачи пока носят «точечный характер».

Разумеется, уже несколько лет функционирует общемосковская служба социального такси, где час поездки стоит всего 210 рублей. Она достаточно успешно работает на базе Второго автобусного парка и курируется ВОИ. Интересно, что совсем недавно Северо-Восточный административный округ обзавёлся автономным «Доступным транспортом» с такими же расценками. Насколько знаю, ничего подобного в других районах пока нет. Это и не случайно, ведь именно там создана уникальная атмосфера поддержки социальных инициатив и благотворительности. Хотелось бы, чтобы архиположительный пример «конкуренции на благо маломобильных слоёв населения» получил  максимально широкое распространение. Данный эксперимент в пропаганде не нуждается — местных клиентов и так хватает. Я даже не стану указывать соответствующий телефон для справок, просто подчеркну, что проект позволяет добираться в самые отдалённые уголки Москвы и области, способствуя своевременному и комфортному посещению медицинских учреждений и административных зданий, реабилитационных,  торговых, развлекательных или спортивных объектов. Теперь достойное трудоустройство многих незрячих  жителей СВАО не будет  напрямую зависеть от транспортной досягаемости инфраструктуры, что поможет налаживанию личностных и деловых отношений между инвалидами и остальными россиянами.

Оригинальную деятельность по льготному оказанию адресных услуг развивает РООИ «Московский городской клуб инвалидов «Контакты-1». Его  достижения хорошо известны в Комитете общественных связей и Департаменте социальной защиты населения Москвы. Финансовый потенциал этой неправительственной общественной организации формируется за счёт целевой бюджетной поддержки со стороны органов исполнительной власти различных уровней, грантов и  пожертвований от частных «доноров». Коллектив единомышленников возглавляет кандидат социологических наук Екатерина Никифоровна Ким, на  собственном опыте познавшая гнёт тяжёлой инвалидности. На протяжении двадцати лет «Контакты» с окраины столицы содействуют комплексной адаптации и профессиональной ориентации инвалидов, качественно улучшая положение маломобильных граждан. На практике реализован целый ряд полезных начинаний. Проект «Доступный транспорт», пожалуй, самый значимый из них. С нынешней весны к нему приобщились и тотальники, работающие в ИПТК «Логосвос».

  Начальник центра экспериментальной и оперативной тифлополиграфии Александр Борисович Петров охотно поделился своими впечатлениями. Ему есть с чем сравнивать: «Раньше было крайне сложно дозвониться до диспетчера социального такси. В «Контактах-1» процедура упростилась, а главное — можно сделать заказы  сразу на месяц вперёд. При этом постоянному клиенту машина предоставляется в удобное время, вследствие чего  частично удаётся «обмануть» жуткие московские пробки. Проблемы «слепецкого опознания» нужного автомобиля и «блуждания по маршруту» отпали сами собой, потому что нас обслуживают знакомые «ассы», обычно проживающие поблизости. В «Доступном транспорте» после четверти часа поездки идёт исключительно поминутная оплата, а прежние перевозчики округляли суммы  до  минимальных номиналов талонов, которые ещё надо было приобрести. Оказалось, что и рассчитываться наличными намного удобнее, впрочем, отдавать «живые» деньги всё-таки психологически сложнее, зато выгоднее. Кстати, удивляет странная  дискриминация: недавно на магистралях столицы появились выделенные полосы для общественного транспорта, но если ими отваживаются пользоваться «социальные» водители, то их почему-то штрафуют. Ситуацию не меняет даже присутствие в салоне пассажира с инвалидностью. — В заключение незрячий специалист посетовал: — Жаль, что воистину безбарьерная среда обитания, по-видимому,  формируется лишь на ограниченном пространстве столичной окраины, но ведь никому не запрещается перенять опыт энтузиастов с берегов Яузы!»

               Владимир Бухтияров

 

Наука и практика

Незрячий самородок

Михаил Владимирович Марголин родился 29 января 1906 г. в Киеве. Работать начал в тринадцать лет: конюхом, помощником шофёра, матросом.

В 1923 г. М.В. Марголин вступил в ряды Красной Армии, находился в частях особого назначения, был командиром отдельного взвода. В июне 1924 г. после ранения в голову лишился зрения и был демобилизован.

С 1927 г. Михаил Владимирович занялся оружейно-конструкторской работой. Потеряв зрение, он научился не только моделировать свои конструкции, но и диктовать чертежи.

Михаил Владимирович очень тяжело переживал сообщение о нападении гитлеровской Германии на нашу страну. В книге «Я солдат ещё живой» он напишет: «Особенно тяжело было сознавать, что я не могу с оружием в руках бить врага, что лишён физической возможности делать то, к чему рвётся душа, зовёт совесть...

Всю свою сознательную жизнь я строил так, чтобы бремя инвалидности не мешало мне быть полезным и активно служить Родине. Что может делать в дни войны инвалид первой группы? Уходили на фронт добровольцами стрелки-спортсмены... в нашем доме на Пятницкой улице почти не осталось мужчин... мне предложили эвакуироваться. В те дни сама мысль об эвакуации была для меня нестерпимой. И я остался в Москве, взявшись за то, что тогда было существенно необходимым, — за организацию службы ПВО в жилом секторе нашего участка...

Создали систему дежурств в подъездах, на крышах и чердаках. Организовали пожарную дружину... Меня назначили начальником ПВО жилого сектора...

Объект ПВО отнимал много сил и времени, но я не бросил изобретательскую работу... До обкома партии дошли сведения, что я оружейник, и меня послали на одну из военных баз для реализации некоторых моих военно-технических предложений... Так начался новый этап моей жизни как оружейника».

М.В. Марголин работал в арсеналах, на полигонах, оборонных заводах, внося свой вклад в совершенствование и ремонт оружия, которое направляли на фронт.

В мирное время Михаил Владимирович достиг больших успехов в области изобретательства. Он — создатель спортивного пистолета, которым пользовались наши спортсмены на всесоюзных и международных соревнованиях. Многие годы пистолет Марголина был лучшим оружием спортивных стрелков.

Михаил Владимирович Марголин скончался 26 января 1975 г.

Наталия  Шапошникова,

 заведующая тифлобиблиографическим отделом

 РГБС

ЛЮБОВЬ К МЕТАЛЛУ

    В одном из залов Военно-морского музея в Санкт-Петербурге демонстрируется миниатюрная подводная лодка конструкции Джевецкого — эксклюзивный экземпляр, чуть ли не единственный среди сохранившихся. А  копию этой уникальной лодки  недавно установили на постаменте в Гатчине.

     Самый северный аэродром нашей страны и ещё три точки на карте увековечили имя Нагурского — первого лётчика, поднявшего свой самолёт в высоких арктических широтах.                                                                              

     Первое оружие, которое берут в руки спортсмены-стрелки ДОСААФ, — пистолеты системы Марголина.

     В годы войны против фашистских танков грозным оружием стало противотанковое пятизарядное ружьё конструкции Симонова.

     Нет в мире страны, где не было бы известно имя Михаила Калашниковаавтора самого популярного оружия нашего времени.

     Парашютисты и лётчики уже несколько десятков лет используют прибор для полуавтоматического раскрытия парашюта, изобретённый братьями Дорониными.

     В первые дни войны ужас на фашистских моряков на Балтике наводили торпедные катера на воздушной подушке — изобретение профессора Левкова.

     Легендарным стал изобретённый инженером-спортсменом А. Маноцковым  планер с машущим крылом.

     В анналах Великой Отечественной навечно останутся уникальные операции, проведённые спортсменами Оборонного Общества: грандиозный подкоп под вражеские укрепления в боях под Калугой и бесшумный, неожиданный для фашистов десант на парусных судах на Вислинскую косу.

     До сих пор будоражит воображение загадка исчезновения самолёта, экипажем которого командовал бывший лётчик-инструктор ОСОАВИАХИМа, один из первых Героев Советского Союза — Леваневский.

     Об этих людях, конструкторах военной техники, —очерки, собранные в книге.

Роковой выстрел

Это был самый настоящий, самый «взаправдашний» «Смит-энд-Вессон» 44-го калибра (11,56 мм).  Не та первая модель, что была с зарядным рычагом на корпусе, а вторая, с шестигранным длинным стволом, украшенным гравировкой и с изящным барабаном на восемь патронных камор, где был изображён трёхмачтовый корабль с раздутыми парусами.

Модель эту называли ещё «морской кольт» или «рашн», т.е. русский. Она была разработана по заказу Великого князя Алексея, когда он приезжал в Америку охотиться на бизонов.

У револьвера была гуттаперчевая рукоятка — очень удобно лежала в руке, и он был хорошо отцентрован. Система так понравилась Великому князю, что в конце XIX века её ввели на вооружение в русской армии. Название «Смит-Вессон» так и закрепилось за этим револьвером.

Михаил с восторгом держал его в руках. Наконец-то! И у него теперь есть настоящее боевое оружие. Вот только  беда — патронов для этого кольта нет совсем. А без патронов он что — так, кусок железа в три с лишним фунта весом. Надо было что-то срочно придумывать.

Здесь, на Кавказе, с давних  времён копилось огромное количество самого разнообразного оружия. Все кавказские войны оставляли здесь самые разнообразные образцы оружия, по которому можно было вполне изучать его историю.

Особенно много всего огнестрельного здесь появилось после войны империалистической, да и гражданская добавила тоже. В самом начале первой мировой у всех тыловых частей изъяли трёхлинейки конструкции капитана Мосина и заменили их тяжёлыми берданками — винтовками системы американца Бердана, номер второй. От номера первого эти ружья отличались скользящим затвором, но патроны были также тупоконечные и на дымном порохе. Через полгода,  поздней осенью  1914 года, появились японские винтовки системы капитана Арисака образца 1897 года. Хорошие  винтовки, пятизарядные. Только калибр у них был поменьше, чем у российских — 6,5 мм, но дальность прямого выстрела была даже больше, потому как пуля полегче. И магазин из-за малого диаметра патронов и из-за того, что они располагались в два ряда, целиком был спрятан в ложе винтовки. Это делало оружие более удобным для стрелка.

Японцы продавали вместе с винтовками и патроны. Но всего по двести штук на единицу оружия. Для фронтовых боёв это было ничтожно мало, поэтому «японками» вооружили тыловые части.

Всё это Михаил Марголин знал, но сейчас у него была своя забота. На дворе стоял 1924 год, когда командир взвода ЧОНа (частей особого назначения) прибыл в Очамчиры к своей части.

На Кавказ семья Марголиных приехала ещё в 1919 году из охваченного войнами Киева и поселилась в Хосте. И здесь в возрасте пятнадцати лет Михаил был принят в ЧОН, правда, на должность больше хозяйственную, чем боевую. Его назначили комендантом, и у него появились подчинённые, неполный взвод.

Личного оружия у него не было. Ему, правда, выдали короткий кавалерийский карабин — так называемую  «винтовку-драгунку», но ведь это не то! У командира должно быть личное оружие, и в кобуре. Поэтому он так  обрадовался, раздобыв этот старый, чуть даже поржавевший, револьвер.

Но патронов не было нигде. Обшарили все цейхгаузы, поискали в складах бывшей пограничной охраны, даже у охотников-горцев спрашивали. Нет, патронов такого калибра нигде не было.

И тогда Мише пришла неожиданная мысль: а что, если самому сделать патроны для своего револьвера? Единственными подходящими для переделки были патроны американской винтовки Бердан № 2 — калибр был тот же. Но сам патрон был длинным, почти в два раза длиннее зарядной каморы револьвера.  Что же делать?

Михаил приступил к работе обдуманно и спокойно. Сначала он разобрал патрон: раскачав, вынул из дульца гильзы тупую тяжёлую свинцовую пулю, высыпал на бумажку дымный порох. Капсюль трогать не стал. Отмерил на гильзе длину зарядной каморы револьвера, не забыв прибавить к ней высоту свинцовой пули, и тоненьким напильником стал осторожно пилить гильзу, добиваясь нужного размера.

И сразу неудача. Тонкая латунь гильзы не столько пилилась, сколько прогибалась под усилиями напильника, и постепенно гильза начала сминаться вся целиком. Это было опасно: от деформации могло произойти самовоспламенение капсюля. Миша прекратил работу и задумался.

Вот если бы подложить под латунь гильзы что-то более твёрдое, чем её металл. Тогда она прогибаться не будет. Хорошо бы найти стерженёк металлический.

После долгих поисков Михаил отыскал старый поржавевший прут, видимо, от спинки солдатской кровати. Но диаметр его был чуть меньше внутреннего диаметра гильзы патрона. Хотя, это даже к лучшему. Миша обернул прут несколькими слоями бумаги и осторожно, чтобы не задеть капсюль, насадил на него гильзу. Решение было удачным: бумага амортизировала хорошо, да и прут сидел плотно.  Теперь несколько движений напильником, и в руках — короткий аккуратный цилиндрик, который уже можно превратить в настоящий револьверный патрон.

Не зная, насколько прочным был ствол кольта, Миша решил не рисковать и наполнил гильзу лишь половиной того пороха, что был в старом винтовочном патроне. Затем аккуратно вставил пулю, обжал её плоскогубцами, а почти невидимые щели затёр свечным воском  для герметичности: чёрный порох, которым начинялись патроны берданок, был очень гигроскопичен.

Ему не терпелось испытать своё изделие, но он решил всё делать методично. Сначала изготовил ещё семь патронов и аккуратным рядком поставил их на краю стола. Затем разобрал револьвер, тщательно зачистил ржавчину, смазал нужные места ружейной смазкой. Пружина ослабла, и Миша сначала отпустил её, а затем, разогнув на нужный угол, снова закалил. Собрал револьвер и несколько раз вхолостую спустил курок.

Оружие было старой модели, не самовзводное. Чтобы выстрелить, надо было сначала взвести курок и лишь потом нажать на спуск. Опытные американские стрелки, стремясь увеличить скорострельность, нашли выход: они просто держали спусковой крючок всегда нажатым, а курок «обмахивали» ладонью левой руки. Скорострельность от этого приёма возрастала. А в Техасе, на родине конструкции,  это значило очень много: кто первый выстрелил, тот и прав…

Испытывал своё изделие Михаил Марголин вдалеке от Очамчир, в заросшем кустами горном ущелье. Патроны не подвели, все восемь сработали без осечки. Но грохоту было и дыма!  

Вернувшись, Миша уже спокойно принялся за работу, и через несколько часов на столе перед ним красовались тридцать новеньких револьверных патронов. А вечер ушёл на изготовление кобуры из старой голубой клеёнки, выпрошенной у знакомого духанщика. К ужину Михаил уже любовался восьмизарядным револьвером с патронами, помещённым в новенькую, аккуратно сшитую кобуру.

Наутро командир чоновского отряда представлял Михаила его новым подчинённым. Во дворе казармы выстроилась шеренга пёстро одетых людей с самым разнообразным вооружением: винтовки — российские, американские, японские и французские. Револьверы и пистолеты самых разнообразных конструкций — от кольта до нагана и люггера. Маузеров не было ни у кого: это оружие комиссарское.

Во взводе преобладали местные жители: грузины и абхазцы. Были и греки, даже два турка. Меньше всего было русских ребят. И одеты они все очень разнообразно. Полной военной формы не было ни у кого. Большая часть чоновцев пришла в домашнем: архалуки, папахи, сельской работы сапоги с мягкими спущенными голенищами, а то и постолы из сыромятной кожи.

Но некоторые выглядели на общем фоне просто щёголями: хорошего сукна черкески, папахи доброго каракуля, красные и белые башлыки. На ногах — грузинские сапоги-чулки чудесной выделки кожи и с мягкими подошвами.

И оружие у них было загляденье. На чеканных серебряных поясах висели шашки в серебре, за пояс  заткнуты кинжалы  кубачинской работы в серебряных ножнах, посверкивавших разноцветными стёклышками.

На плече у каждого — хорошо смазанная винтовка. Эти люди пришли в отряд со своим оружием; бывшие абреки или люди к ним близкие, они ценили, прежде всего, оружие, прекрасно понимая, что винтовка рождает власть. Оружие у них было, но они теперь хотели носить его  законно. Поэтому и  записались в чоновский отряд.

Они стояли в неровном строю и рассматривали своего нового коменданта, коренастого паренька с короткоствольной «драгункой» и странным, удивительно длинноствольным револьвером, торчащим из голубой кобуры, один вид которой вызывал почему-то безотчётные воспоминания об уютном духане на берегу моря с хорошим вином, крепким турецким кофе и табаком Латакия. Этот табак курили те, кто заказывал ароматный густой кофе; те  же, кто пил местное терпкое вино, набивали трубки более дешёвым самсуном.

В те годы начальник мог удивить своих подчинённых чем угодно, но  только не молодостью. И Мишина  никого не удивляла. Странным было другое. С карабином на левом плече, повешенным по-охотничьи дулом вниз, с огромным револьвером в какой-то странной голубой кобуре, перед ними стоял молодой русский парень. Командиром чоновского грузинского взвода был назначен русский!

Командир отряда представил Марголина и чуть отошёл в сторону, рассчитывая, видимо, что новый комвзвода скажет бойцам несколько слов от себя. Но Миша молчал. Он, не отрываясь, смотрел на одного из красавцев в черкеске. Тот, поймав взгляд командира, приосанился: повёл широкими плечами, изогнул тонкую талию. При этом движении висевшие у него на поясе две английские гранаты системы Миллса стукнулись одна о другую, производя приятный чокающий звук. Этот звук, видимо, очень нравился грузину и он изогнулся ещё раз, но уже в другую сторону. Чокающий звук повторился.

С внезапно побелевшим лицом Миша на негнущихся ногах подошёл к своему новому подчинённому. Издававшие бодрый, приятный и воинственный звук гранаты были подвешены к поясу красавца-грузина на тоненьких ремешках, привязанных к кольцам запала. Достаточно было лапкам чеки лишь слегка разогнуться, как под тяжестью тяжёлой гранаты она выскользнет и… дальше лучше не думать.

Максимально осторожно Миша взялся за серебряный кинжал своего нового подчинённого. Тот тоже побледнел, но от  гнева. Как! Его посмели коснуться! Его, грузинского мужчины!

Не обращая внимания на окостеневшего грузина, Марголин повернул к себе ножны его кинжала обратной стороной. Там был прикреплён маленький ножичек вроде перочинного, служивший для бытовых целей. Вынув его, Михаил осторожно перерезал державшие гранаты ремешки и понадёжнее закрепил уже почти сошедшиеся усики предохранительной чеки. И лишь только тогда перевёл дух.

Бывший абрек так ничего и не понял. Но командир чоновского отряда, наблюдавший эту сцену, подошёл к нему и что-то кратко сказал по-грузински. У красавца просто на глазах опустилась челюсть. Он не мог произнести ни слова. Авторитет нового командира взвода сразу же стал непререкаем.

Неделя прошла в интенсивных строевых занятиях и изучении оружия. Но в горах бесчинствовали банды — власть пока была только в городах и на побережье, поэтому получили приказ: завтра операция в горах.

Вечером Миша вышел на крыльцо маленького домика комсостава посмотреть на закат. И внезапно почувствовал, что ноги его подгибаются, он падает, и стало вдруг совершенно темно. Выстрела он не слышал.

Товарищи выстрел слышали. Выскочив из мазанки, они обнаружили командира на крыльце с простреленной головой. Пуля вошла в левый висок и вышла из правого, перебив оба глазных нерва.

Но Михаил остался жив. Он даже не потерял сознания, помнил, как его подняли, куда-то понесли и последнее, что осталось в памяти, — возглас аджарца арбакеша (возчика): «Ай-вай! Кто мне теперь коляску от крови отмоет!»

Виновника не искали. Да и трудно его было найти в то время: 1924 год, самое начало мятежа в Грузии. Потом говорили разное, намекали даже, что напрасно сюда русского прислали командиром — вот и получилось…

В военном госпитале в Сухуми все удивлялись, как это он остался жив после такой раны. Ясность внёс старый врач, военный хирург.

— По-видимому, — предположил он, — стреляли из японской винтовки, малокалиберной. От пули трёхлинейки голова бы разлетелась, как арбуз.  Повезло парню, жить будет…

Николай   Плиско

Продолжение в следующем номере.

 

    ТВОРЧЕСТВО НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ   

Леонид Потехин живёт в Красноярске, в прошлом журналист, а ныне — член литературного объединения «Былина». Его произведения публиковались в альманахах  «Енисей» и  «Новый Енисейский литератор», журнале «День и Ночь», коллективных сборниках.

  ПРЕСТУПНИК

Откровенное повествование

Это я — преступник! Когда мне было семнадцать лет, я по глупости, а может, совсем по другой причине совершал жуткие правонарушения. Шла война. Отечественная. Против фашистов. Далеко от Причулымья грохотали пушки. Сражались с врагом мои сверстники  двадцать пятого года рождения, а меня, инвалида по зрению, комиссия признала несостоятельным носить оружие. Обидно! Сердце наполнено комсомольским задором. Но куда буду стрелять, если в двух шагах не узнаю человека в лицо? Странное зрение. На очень близком рас­стоянии могу читать и писать. Семилетку окончил. На пер­вой парте сидел, подходил к доске, чтобы прочесть напи­санное учительницей. Глазной врач сказал:

— Пигментная дегенерация сетчатки. К старости — полная слепота.

Впоследствии так и случилось. Но пока я был молод, полон энергии. В начале сорок третьего года оказался в деревне Тумна Балахтинского района в должности секретаря сельсовета. Шкаф с папками, стол да чернильница с перьевой ручкой. Мне предстояло выписывать справки, вести протоколы заседаний сельских депутатов, подшивать в папки бумаги, поступающие из районных организаций, и ещё какая-то канцелярщина. Работёнка, как говорится, не бей лежачего. Квартировал у сол­датки Анастасии Романовны — колхозницы лет тридцати пяти с двумя ребятишками.

Председатель сельсовета Пичугин вручил хлебную карточку. Я тотчас же в магазин, а там холодрыга. Полки пустые. Торгуют солью, керосином да спичками.

— Мне за два дня.

— Могу за целый месяц. — Отвечает продавщица в  фуфайке. Я удивился:

— За месяц не надо.

— Печёным не торгуем. Отовариваем овсяной мукой. Давай сумку.

— А у меня нет ничего.

Продавщица поворчала, в какой-то ко­шель взвесила шесть килограммов муки. Если это испечь, то должно получиться девять килограммов хлеба. По триста граммов на день. Паёк служащего. Моя хозяйка вздохнула:

— Квашни не получится. Испеку пресные лепёшки.

Она два раза просеивала муку, всё равно остались колючки. Язык покалывало, но я не обращал на это внимания. За неделю уничтожил месячный паёк. На восьмое утро Анастасия Ро­мановна подала мне две картофелины и стакан простокваши. Её выпил, к остальному не притронулся, ведь от детей оторвала. Сами в основном живут на картошке и капусте.

Сельсовет помещался в одном доме с правлением кол­хоза. В одной комнате — столы секретаря и счетовода. Толпится народишко. Председатель колхоза Сургутский производит разнарядку. Счетовод Надя Тарханова перебрасывает кру­гляшки на конторских счётах. Похоронку на мужа получила. Осталась с малышом. Ко мне никто не подходит. Стараюсь придать лицу деловой вид. Перели­стываю в папке бумажки. Вскоре контора опустела. Время к полудню. Перед глазами маячат картофелины. Зря не съел. Кончился табак. Отпра­вился к деду Акиму. За десять рублей старик отсыпал стакан самосаду. В кармане остались три десятки. На полведра кар­тошки. Оставлю на курево.

Без табака — дело табак. Вернулся в сельсовет. Пил воду и старался не думать о еде. Как назло, вспоминалась  последняя овсяная лепёшка. Она была совсем без колючек.

Вечером собралась молодёжь. Клуб почему-то закрыт. Контора — единственное помеще­ние для посиделок. В основном — девки, несколько парней да подростки. Пляски и частушки под балалайку. Это меня немного отвлекло. Подсел к девчатам. Они хихик­нули и перепорхнули на другую скамейку. Чего они? Как от чумного.

Ночью я абсолютно слепой. Поэтому не заметил колдобину напротив своих ворот и рухнул в снег. Раздался дружный хохот. Пацаны забавлялись. Не впервые подоб­ное приходится терпеть. Ржут в нескольких шагах. Если бы светила луна, то хоть один бы оказался в моих руках.

Вошёл в избу. Скрипнула деревянная кровать. Хозяйка проговорила:

— На столе тарелка… Похлебай.

Отказываться не стал. Лампу не зажёг: привык ориентироваться в темноте. В похлёбке капуста и немного картошки. Всё слегка приправлено мукой. Никогда прежде не ел более вкусного варева. Только голод не утих даже во сне, желудок требовал ещё и ещё.

Проснулся от детских голосов. Девочка и  мальчонка спорили о том, кому в какой одежде идти сегодня в школу. Я ополоснул лицо — и за дверь. Сегодня мне подаяния не нужны. Сыт лепёшками, что приснились.

На рассвете в  феврале  над крышами клубился дым. В каждом доме топили печи, варили картошку, щи, кашу. Может, даже пекли блины. Напротив одного дома остановил хлебный дух. Так пахнет, когда вынимают из печи каравай и калачи. Судорогой свело желудок. Уже сидя за столом, я продолжал чувствовать этот запах. Казалось, им пропиталось моё пальтишко, до потолка наполнилась комната. В животе урчало и клокотало. Я выдернул из шкафа похозяйственную книгу и сунул её под мышку. Потом выскочил на улицу с этим главным документом  сельсовета, в котором содержатся данные о каждом подворье и  составе семей. Зачем? Ладно, разберёмся. Не с пустыми же ру­ками переступать порог. Заявился, как с неба свалился. За столом — старик со старухой, трое ребятишек и женщина неопределённых лет у самовара. Побрякивают лож­ки, запахи  ударяют в нос, кружат голову.

— Доброе утро, хозяева. Хлеб вам да соль.

— Ем, да свой, а ты рядом постой. — Ответил дедок.

Супружница покосилась на него, прошепелявила:

— Тах хостей не встречают. Начальник пришёл с бумахами, по важному делу.

Хозяин вылез из-за стола, перекрестился, хлопнул меня по плечу:

— Не серчай, паря. Присказка такая. Разоблачайся, сидай на моё место.

Следовало бы поважничать: дескать, уже чаёвничал. Но пальтишко вроде само собой соскользнуло с плеч. Не дожидаясь второго приглашения, сел за стол. В одной руке — калач, в другой — ложка. Передо мной — сковорода с жареной картошкой. Молодуха подала стакан чаю. Детвора по­кинула застолье, выглядывала  с полатей. Глава рода уселся возле пе­чурки, подбросил полешек, задымил трубкой.

— Поведай, паря, что пишут в газетах, что на фронте?

Бабка опять наперекор:

— Пускай человек чаю попьёт. Тебе бы токмо балякать про войну проклятую.

— Гонят наши фашистов. Освободили Ростов, вступи­ли на Украину.

Старик продолжал:

— Я три года воевал супротив германца. Слабоват их сол­дат против русского штыка. На энту войну отправил трёх сыновей. На одного похоронка пришла. Второй в госпитале. Третий пишет, что подбил вражескую танку. К награде представлен.

Женщины уткнулись в платки. Я подчистил сковороду, умял два калача. Выразил благодарность, раскрыл свои бумаги: «Тут неясность со скотиной, следует уточнить». Быстро управились, ведь у колхозника стадо — раз-два да обчёлся. Сытый возвратился в сельсовет.

На следующее утро я в другом доме приветствовал хозяев:

— Здравия желаю.

— Здрасьте, коль не шутишь.

— Следует уточнить состав семьи.

— Уточним, а пока присаживайся к столу.

— Стакан чаю можно.

Присел и опустошил целую сковороду. Так открылся источник пропитания. Не разжиреешь, но и не подохнешь с голодухи. Старался подгадывать под обеденное застолье. Иногда про­махивался — хозяйка уже убирала со стола. Два раза не при­гласили. Сами жуют, я сижу в сторонке. Не проявили сибир­ского гостеприимства. Может, еды было в обрез, только для себя? Кое-как дотянул до марта. Снова овсяные лепёшки. Продержаться бы подольше, да не получилось. На девятый день съедена последняя. Опять беру палочку-выручалочку — и шагом марш. Сердобольные жители Тумны подкармливали юнца, чтобы ноги не протянул.

После полосы неудач, когда кишки, кажется, приросли к позвоночнику, в конторе расселась хитроватая Анна Петровна. Она  выждала, когда все ушли, и проговорила:

— Три раза покормлю обедом.

В животе сразу что-то перевернулось, заурчало. Я прошептал:

— Так просто?

Тётка хмыкнула:

— Даром даже чирей не садится. Исправь в бумажках мой год рождения.

— Зачем это вам?

— Чтобы не платить военный налог. Четыреста рублей на дороге не валяются. У меня трёх лет не хватает до шести­десяти, а стало быть, до льготы. Так ты пособи и справочку выпиши.

Перо занесено над листом. Внутренний голос шептал: «Остановись, не делай этого». Но требование желудка сильнее.

В доме просительницы были густые щи вприкуску с настоящим душистым хлебом, затем каша и стакан молока. Славно угостила Анна Петровна. На улице наслаждался мартовским солнышком. Только теперь подумал о том, что совершил преступление. Велики ли недополученные деньги? Хватит ли их для изготовления хотя бы одного ящика патронов? Навряд ли. Для государства убыток невелик. Зато я — сытый. С крыш — бурная капель. На дороге лужицы. Валенки на­мокли. Свернул к деревенскому сапожнику Копытову. Не­делю назад заказал пошить сапоги.

— Ну, как? Готовы?

— На, примеряй.

Скинул валенки, подвернул лоскутки портянок, натя­нул сапоги, притопнул.

— Сколько?

— Триста рублей.

— У меня только сто пятьдесят, зарплата за февраль. Остальные — когда получу за март.

— Добро, подождём.

Через несколько дней ко мне с той же просьбой обратилась хорошо знакомая Мария Степановна.

— Не могу. Это подсудное дело.

Впрочем, проклятый желудок невольно забурлил. В конце  концов, я сдался и нанёс сражающейся Родине очередной урон. Пожилая женщина угостила окрошкой. Кислый квас, репчатый лук, картошка.

— Надо бы положить яйцо и сметанкой сдобрить.

Куры не несутся, а всё молоко сдаю. Больше ничего нет!

Ладно, сойдёт и так. Употребил до последней ложки, подобрал крошки и спросил:

— Марья Степановна, вы в Бога веруете?

— А как же.

— Зачем грешите перед Всевышним? Вы говорите неправду. У вас в печи стоит яичница.

Сказал наобум и угадал. Хозяйка выпалила:

— Ишь ты, какой глазастый, а притворяешься слепеньким, чтобы на фронт не угодить.

— Поменьше болтай! Лучше поставь сковороду да от каравая отрежь ломоть потолще.

В ту ночь мне приснился районный прокурор. Стоит возле моего секретарского стола, тычет пальцем в похозяйственную книгу и строго говорит: «Сукин ты сын, как посмел пачкать государственный документ?»

Днём, несмотря на грозное предупреждение, вновь отправился обедать к выгодной клиентке. Подхарчиться удалось. И ещё разочек, а  затем — как отрезало! На беду, месяц оказал­ся с приставкой. Первого апреля, обессиленный, с трудом поднялся на крыльцо магазина. Полпуда овсяной муки показались тяжёлым грузом. Неделю пировал, столько же постничал. Наступила Пасха. Я, атеист, по-своему приветствовал праздничек — спозаранку, у калитки за­ранее намеченного дома. Вошёл бодро:

— Христос воскрес!

— Воистину воскрес!

Пригласили разговеться. К тому я и стремился и степенно сел. Семья шумно завтракала. Сначала яйцо, окрашенное в луковой шелухе, затем заполнил желудок тушёной картошкой, холодцом и блинами. Разговелся на славу. Встал.

— Перекрестись!

Ради такого пира надо уважить. Поднимаю голову. Под самым потолком — божница, на ней  — иконы. Ликов не могу разглядеть. Осенился крестным знамением. Куда денешься? В тот день ещё дважды произносил: «Христос воскрес». Обед и ужин были такими же обильными. Благодать! Всегда бы так. Пришёл, наелся и ушёл, погла­живая брюхо. Ну, чего захотел!

Тяжкими выдались последние две недели. Однажды счетоводка положила передо мной калач — дожил до подаяния! Хождения по людям представились как позорное  попрошайничество. Да что делать, если государство плоховато кормит своих служащих. Пусть милостыня — не всё ли равно, лишь бы была еда. Об этом я думал больше, чем о секретарских обязанно­стях. Как-то в одной папке обнаружил штатное расписание сельсовета. Кроме председателя и секретаря, числились там два учителя, уборщица и заведующий избой-читальней. Все были налицо, за исключением избача. А что, если… Необходимость заставляла шевелить мозгами. Я со­ставлял списки на хлебные карточки и получал их в райторготделе, вот и схитрил: внизу, перед подписью председателя, оставил свободную строчку. Пичугин не заметил, а я на «чистое место» вписал: «избач Полюшкевич». В районе всё  прошло без сучка и задоринки. У меня на руках лишняя карточка. Утром первого мая ринулся к магазину. Навстречу маршировали учителя и школьники с красными флажками. Мне не до того. Наемся досыта, ведь получу двойной паёк. Но меня ожидало разочарование: на дверях — замок. Закрыто, ведь  праздник пролетарской солидарности. Значит, предстоят ещё двое голодных суток. Тут подумал: как предъявлю вторую карточку? Продавщица может заподозрить неладное и сообщить председателю. Бросило в жар. Как быть — разорвать, выбросить? Изворотливый ум подсказал: «Ступай в райцентр…» А что? Карточка законная, с печатью. Всего-то  десять километров. Через пару часов уже входил в магазин. Отдышался, огляделся. Небольшая очередь. Встал крайним. Спокойно. Откуда здешним знать, где я работаю. Подавая карточку, попросил:

— Мне на четыре дня вперёд.

— С вас рубль двадцать. — Сказала девушка за прилавком и щёлкнула ножницами.

Пшеничный хлеб продавали по довоенным ценам. Я расплатился за килограмм двести граммов. Не торопясь, вышел, а на улице готов был бежать. Когда оказался за селом, свернул с дороги, присел в молоденькую травку. Перочинным ножи­ком разрезал хлеб на четыре доли. Три упрятал в холщовую сумку. Одну тут же съел. Дневную пайку избача. Конечно, чувство голода не улеглось. Но всё-таки взбодрился. Вечером употребил ещё кусок. Остальные оставил на зав­тра. Два дня пировал, затем опять овсяные лепёшки. И вот я снова шагаю в Балахту за ещё горячим запашистым хлебом.

Началась посевная. Однажды от безделья отправился в поле. Там работала тракторная бригада. Чумазые, запылённые механизаторы собирались обедать. Повариха разливала похлёбку. Я развернул газету и прочитал сообщение Совинформбюро — передовую статью «Выше темпы на посевной». Прочитал с па­фосом, торжественно. Словно от своего имени призывал колхозников к ударному труду. Трактористы, се­яльщики, плугари выслушали в тишине, со вниманием. Передо мною появилась полная глиняная чашка и горочка хлеба. Повариха произнесла:

— Покушай. Спасибо тебе за новости. Живём тут, как медведи в тайге. Приходи ещё.

Возвращался с песней «Легко на сердце от песни весёлой…» А что? Наш вождь товарищ Сталин ска­зал: «Жить стало лучше, жить стало веселей!»

Теперь почти ежедневно приходил в бригаду. Проводил политинформацию. В вагончике пришпилил лозунги, напи­санные чернилами на газетах. Сфабриковал что-то вроде стенгазеты. Отметил передовиков, покритиковал неради­вых. Как-то счетовод Надя вручила распоряжение на склад:

— Получи три килограмма муки: поощрение за твою агитационную деятельность.

В мае еды хватало, уже поду­мывал добыть дополнительную карточку на следующий месяц. Вдруг председатель сельсовета сказал:

— С первого июня принимаем избача.

Дрогнуло моё сердце. Желудок свернулся в комочек. И было от чего. Закончилась посевная, повариха перевернула котёл вверх дном. Июнь выдался самым голодным месяцем. Быстро кончались овсяные лепёшки. Съедены три ведра кар­тошки, купленные на скромную зарплату. Снова хождения в народ. Выбирал те подворья, где были большие огороды, по­больше скотины. Напрасно. Хозяева стали негостеприимны. Удалялся несолоно хлебавши. Не обижался. Однажды моя хозяйка вошла в избу с охапкой крапивы. Я удивился:

— Зачем?

— Покрошу в похлёбку.

  Мне тоже перепала тарелка такого варева — есть можно, коль су­секи колхозных амбаров пусты. Даже мышам нечем поживиться.

Однажды я  пытался оформить с черновика протокол заседания сельских депутатов. Получались корявые, бессмысленные предложения. Кружилась голова. Убрал в шкаф бумаги. Вышел на свежий ветерок. Бесцельно побрёл по улице. Навстречу — приёмщица молока от населения по обязательным поставкам. Молодая солдатская вдова говорит:

— Лёнечка, заглянул бы ко мне. Творожком угощу.

Конечно, в тот же день заглянул на сливоотделение колхозной фермы. Молоканщица чмокнула меня в щёку, наложила тарелку творога. Полила сливками. Я ем, она сидит напротив, ласко­во улыбается. Опустошил тарелку, встал:

— Спасибо за угощение.

— Благодарностью не отделаешься.

Достаю из кармана последнюю десятку, протягиваю. Баба — кровь с молоком, фыркнула:

На что мне твои деньги? Ступай прочь, коль не до­зрел.

Чего она? Встретила поцелуем, провожает бранью. На следующий день Надя спросила:

— Ну что, творожок вкусный?

Откуда прознала? Я поднял от бумаг голову.

— В деревне нет тайности. Ты знаешь, зачем тебя уго­щала молоканщица? Эх, ты, тюха-матюха, потерял источник пропитания. Ты, наверное, ни с кем не целовался?

В своей непогрешимости признаться не мог, поспешно удалился. Нарвал охапку крапивы, которая шмякнулась на пол, когда увидел, как  Анастасия Романовна рыдала, упав грудью на стол, а рядом лежала похоронка. На  лавке, прижавшись, сидели Зинуля и Гришуля. С тревожным удивлением смотрели на мать. Прибежала сестра хозяйки, сквозь слёзы посыпала утешения:

— Настя, не убивайся шибко. Не одна ты такая. На де­ревне получили больше дюжины похоронок.

Пришла беда — отворяй ворота. Не отворишь — через изгородь перескочит. Я вышел на крыльцо и закурил. Торопливо прошла соседка. Из избы доносились причитания трёх женщин…

Как-то  по делам в райцентре оказался. Проходил мимо типографии, где работал печатником приятель Ванюшка Безруков. Как не зайти? Он на «американке» печатал хлебные карточки. Была такая примитивная машина. Побаза­рили о пустяках. Дружок отлучился на минутку. Я автоматически про­тянул руку и из двух стопок взял несколько листков. Спрятал в карман. Потом, вернувшись, сидел в сельсовете, рассматривал хлебные карточ­ки. Три пятисотграммовые, рабочие. Остальные — трёхсотки. Гм. Вынул из шкафа и положил перед собой изрядно потрёпанную похозяйственную книгу. Она прошнурована, на по­следней странице наложен сургуч. И пришлёпнута печать. Слегка намазал её чернилами и наложил чистый листок бумаги. Не поверил сразу своим подслеповатым глазам. На листке отчётливо изобразилась гербовая печать райисполко­ма. Попробовал трёхсотку. Результат тот же самый. От­шлёпал остальные карточки. С тоской подумал о том, что до июля ещё целая неделя. Последняя ночь ожидания прошла тревожно. Часто просы­пался. Наконец, услышал, как звякнуло ведёрко. Хозяйка по­шла доить корову. Поднялся, побрякал рукомойником. Че­рез несколько минут был уже за околицей. Радоваться бы наступающему дню. Вон как яркие лучи набросились на зелень придорожных кустов. Перекликаются птицы. Комаришки пищат возле уха. Что, кровушки ис­пить захотели? Да осталась ли она у меня? Третьи сутки без еды. Километра три отшагал хлёстко, почти бегом. Выдохся. Ноги еле передвигались. Сердце билось учащённо. Пока дотопал до Балахты, приземлялся на обочину несколько раз. У магазина толпится народ. Занял очередь. Хлеб ещё не привезли. Пекарня где-то на окраине села. Слышу разговоры о последних событиях:

— По радио передавали: наши войска перешли в насту­пление.

— Я тоже слышала. Освободили несколько городов и много населённых пунктов.

— Это вам не сорок первый… — Продолжил фронтовик на протезе.

— Хлебовозка едет! — Закричали вокруг, и народ устремился в магазин. Началась разгрузка. По­мещение наполнилось дурманящим запахом. За­кружилась голова. Прижался к стене. В кармане две кар­точки. Какую подать — пятисотку или трёхсотку? В мае прошло удачно. Но тогда была настоящая карточка, выдан­ная торготделом, а теперь поддельная… Впереди меня стоит милиционер. Заберёт и посадит в кутузку. Гм. Ну и пусть! Там каждый день будет баланда и кусок хлеба. Загремели весы, очередь задвига­лась. Я подал сразу обе карточки. Пан или пропал? Позади загалдело бабьё. Продавщица прикрикнула:

— Успокойтесь! Не мешайте работать!

— Мне за три дня.

Отрезанные талончики упали в коробку. На весах почти целая буханка. Рассчитался — и вон из магазина. Опомнился за околицей. Грохнулся в траву, отдышался, вынул из сумки душистое богатство, подкинул на ладонях. Разделил на шесть частей, по две на день. В одну тут же впился зубами. Ел жадно, торопливо. Словно кто-то стоит за плечами, го­товый вырвать кусок. Не успел. Пожива уже в брюхе. Но окаянный голод не утолил и, не утерпев, отрезал кусок от вечерней доли. Употребил не спеша, с наслаждени­ем. Сумку откинул в сторону. Не соблазняй. Закурил. Раз­лёгся на спине. По небу проносились редкие облака. Желудок успокоился. Вдруг подумал, что изволил скушать чужое достояние, на полнедели кого-то оставив голодным. Вернуть хлеб? Гм, легко сказать…  Я вскочил, схватил добычу и зашагал в Тумну. Торопился, словно боялся, что догонят и ограбят. В тот же день отоварился мукой. Вечером хозяйка испекла лепёшки. Я уже успел умять припрятанную пайку, потому половину законного ужина отдал ребятишкам. Вышел на крыльцо и задымил самосадом. Опускались сумерки. Зрение слабело. Ско­ро наступит полная слепота. Затренькала балалайка, послышался смех… Как же не дозрел, если мечтаю о красавице Райке Ковалёвой? Она на меня  — ноль внимания. Зато пришедшему с войны одноногому парню благоволит. Значит, мой недуг самый отвратительный. Не зря девчонки шарахаются. Потянуло прохладой. В клубе гулянка в разгаре, а я один, как перст.

Через три дня я снова в Балахте. В магазин не спешу. Предчувствие опасности? По кишкам заиграли трубы неодолимого желания. Тревога исчезла. Совесть, как мышка, ускользнула в норку. Вошёл в числе последних получил свои два килограмма четыреста граммов. На полке осталось ещё несколько буханок. Как это пони­мать? Очередь исчезла, а хлеб остался. Значит…

Поспела полевая клубника. Зинуля и Гришуля приво­локли полное ведёрко. Хозяйка положила красные душистые ягоды в чашку, залила молоком.

— Ешьте, кормильцы.

Ребята замолотили ложками. Такая же порция досталась мне. От такого угощения не откажешься. Я достал лепёшку, отломил кусочек для себя, большую часть протянул мальцам. Хозяйка попыталась отодвинуть, но опоздала.

— Ишь ты, успели ухватить. Ты, Ливонид, отдаёшь детям последнее. Чем сам сыт? Неужто только святым духом?

Если бы эта колхозница знала правду, что бы сказала? Дважды в день втихаря съедал по дополнительному куску и ничего, не подавился.

По утрам малыши убегали на лесные поляны за ягодами   и возвращались с полным ведром, в награду получая по куску лепёшки. Однажды они притащили корзи­ну с груздями. Толика досталась и мне. Хороша клубника с молоком, но жареные грибы лучше. Спасибо вам, «спасители».

Лето было в разгаре. На лугах звенели косы. Погромыхивали грозы. Газеты сообщали о победах Красной Армии. Взяты Орёл и Белгород. А по просёлкам продолжал шастать секретарь сельсовета. В райцентр — с пустой сумкой, обратно в деревню — с ценной поклажей. Долгим казался скудный июнь и быстротечным относительно благополучный июль. Вот и конец месяца. Съеде­на последняя пайка. Что дальше? О канцелярских делах почти забыл. Да пошли они… В типографию не заходил — велик был соблазн. Удержался. Моя бабушка говаривала: «Сколько кувшин ни ходит по воду, но всё равно разобьётся!» Как ни старался ограничить аппетит, лепёшек хвати­ло на считанные дни. У меня в кармане очередная получка. Не пропадём. Взял мешок, обошёл полдеревни. Принёс только одно ведро картошки. Жители разводили руками:

— Старая кончилась, молодая в огороде подрастает.

Надолго ли собаке блин? Так и вечно голодному секре­тарю сельсовета — ведро старой пожухлой картошки. Заснули на лежанке «добытчики». Поворочалась на скрипучей кровати их мать и притихла, может, думала о погибшем муже. Не спал и я. Вышел из избы, присел на крылечке, замышляю очередное преступление. Кончились посиделки в клубе. Зазвенела балалайка. Звонкий голос Райки:

— Я надену платье белое…

  Девчата дружно подхватили:

— Буду в нём красавица…

Захлопали калитки, тявкнула собачонка, наступила полуночная тишина. Я встал, взял припасённый мешок и направился за деревню. Безошибочно определял дорогу. С колеи не собьёшься: по краям густая трава. Вот рытвинка. Остановился. Слева на лёгком ветру шелестит берёзовая рощица. Сворачиваю направо. Вот оно, картофельное поле. Не моё, колхозное. Я припёрся сюда вором. По какому праву? Продвинул­ся в глубину, присел. Пошарил вокруг, вырвал первый кустик. На ощупь набрал клубней и уложил в мешок. Затем второй, третий… Хватал торопливо, с какой-то лихорадочной жадностью. В поисках оче­редной плети зашарил по земле и наткнулся на сапоги. Замер. Увлёкся и попался, как курица в чугунок.

— Кх… Что-то давненько не приходил за табачком… — Заговорил дед Аким. В ответ я промямлил:

— Деньжат не было. 

— Подставляй ладони. — Из кисета посыпался табак. — Продолжай. Я ничего не видел.

Была не была! Рванул карто­фельную плеть. Старик помог мне взвалить мешок на плечи и вывел на дорогу:

Ступай с Богом.

Сторож исчез так же неслышно, как и появился. Хорош охранник колхозного добра. А может, и не было никого? Примаячилось? Но в кармане горсть табака… А ноша тяжела. Ведра четыре нахапал. Спина сгибается. Доплёлся до деревни. Горланили петухи. А вдруг какая старушка, мучаясь бессонницей, засиделась у окошка или парочка влюблённых пригрелась на лавочке? Пускай…  Утром на столе стоял чугунок. Ох, и вкусна горячая молодая картошечка! Анастасия Романовна проговорила:

— Мешок убрала в кладовку, подальше от посторонних глаз.

Догадалась, но в голосе нет осуждения, как и одобрения. Итак, я совершил очередное преступление. За него и за предыдущие по суровым законам военного времени быть бы мне на Колыме. Я неплохо представлял, где находится этот холодный край. Шибко не хотелось оказаться в гиблых местах. Благосклонная судьба избавила от возмездия. Я получил повестку, в кото­рой предписывалось мне явиться на военный завод. Если не пригоден для фронта, то будешь ковать оружие. Долой канцелярщину! Спокоен и точен приказ военкома…

Ранним августовским утром я вышел из ворот. За пле­чами сумка. В ней — полведра варёной картошки. У крайней избы меня остановили. Счетовод Надя положила в сумку два калача. Райка обхватила меня за шею, поцело­вала в губы и прошептала:

— Возвращайся. Буду ждать.

Невероятно! Жаркий поцелуй пылал на губах до самого райцентра. Сказанные девушкой слова волновали молодую кровь и  через сутки в поезде.

  Конечно же, я вернусь, обязательно вернусь!

 

       ПОЭЗИЯ

           ВСЕВИДЯЩЕЕ СЕРДЦЕ

В повести «Слепой музыкант» Короленко подытожил: «Он своим примером и музыкой тревожил сердца толпы и напоминал счастливым о несчастных». Ещё есть в наследии этого литератора целый  цикл произведений о захудалом городишке Вятской губернии, который был  запечатлён тогдашним ссыльным  студентом. С тех пор Глазов радикально изменился, но в нём сохранилась проблема нереализованности материальных, интеллектуальных и культурных запросов. Стереотипными для современной глубинки продолжают оставаться представления о настоящем успехе и благополучии, возможном только, если удастся податься в «нерезиновые» мегаполисы, а то и иные страны. Но в противовес мнимой традиции критического отношения к провинции как к застойному, косному началу существует мнение о сохранении в глубинке духовных ценностей.  

Наша жизнь, что река,

Не войти в неё дважды.

Сам свои берега

Выбирает в ней каждый.

Не напрасно у рек

Есть мосты и паромы.

Счастлив тот человек,

Кого ждёт кто-то дома…

  Подлинная национальная идея в настоящее время бытует и развивается вдалеке от столиц. Она создаётся незаурядными и сильными духом людьми, такими как Леонид Смелков. Этот поэт божьей милостью, преодолевая  свой сложный путь обретения смысла жизни,  однажды написал: «Но одного лишь я боюсь — стать равнодушным, жить в покое…»

  Он родился в военном 1942 году в Татарии, здесь прошли его детство и юность. Сразу запоминается безапелляционное название программного произведения — «Я не хочу судьбы иной». Вот в какие стихотворные строки вылились воспоминания о трудном становлении личности:

Добра и впрямь не ищут от добра…

С вершины лет, я думаю, пора

Судьбы своей мне подвести итоги.

Она моя, как и мои дороги:

Железная — с отцом, ко храму — с мамой,

И майский день, тот светлый, яркий самый;

И мрак, где только звуки бытия,

Где мир иной и я уже не я,

Каким был в том, голубоглазом детстве.

А жизнь брала своё — прозрело сердце.

Искал себя и в деле находил.

Срывался, падал, вновь вставал и жил…

Ему бы пытливо вглядываться в туманную даль будущего, но, окончивший в Казани девятый класс, Лёнька  перенёс травму  и лишился  зрения. Конечно, паренёк ещё не понимал всего трагизма произошедшего с ним. В отличие от слепорождённых счастливчик до шестнадцати  лет видел свет. Но ведь полный мрак после многоцветной жизни — это жестокое испытание, способное сломить любого. В этой проверке на прочность и открылись резервы организма и закалился характер, а спустя десятилетия появились горькие строки:

Ничего мы не знаем о зле,

Нарождаясь на этой земле.

А меж тем непутёвая злость

Вечно грызлась за каждую кость.

Годы мчатся — и  ты всё больней

В жизни хочешь добра для людей.

В две горчайших морщинки у рта

Обошлась мне моя доброта.

Леонид нашёл силы окончить школу, а затем учился на историко-филологическом  и юридическом факультетах Казанского университета, а также  на отделении  дефектологии Ленинградского пединститута им. А.И. Герцена. Есть в его биографии годы учительства в сельской школе, а после учёбы в Ленинграде он 12 лет преподавал историю в посёлке Лаишево в Республиканской школе-интернате для слепых и слабовидящих детей Татарской АССР, помогал своим воспитанникам обрести опору в жизни и душевную зоркость. Его судьба не раз  делала крутые повороты, что получило поэтическое и философское осмысление:

Мы любовь не искали, не крали

У судьбы на развилках дорог.

А скорбящей душой, видит Бог,

Мы, как жемчуг, её добывали.

По крупице, навек, на мгновенье ль,

Не щадя своих скорбных сердец,

Обретали её, наконец,

И печаль уходила в забвенье.

А иначе никак! А иначе в пути

Нам себя не понять, не познать, не найти!

Вот уже 32 года  он живёт и работает в Глазове. Достойная жизнь неординарного человека заслуживает особого внимания и серьёзного исследования. Поэт с большой буквы  действует на благо окружающих и ежедневно опровергает традицию снисходительно-жалостливого отношения к инвалидам. Ему есть что сказать соотечественникам, для которых истинная вера не пустой звук:

К местам святым, как встарь, дороги вновь идут.

От суеты устав, здесь люди скорби лечат

В надежде, что в себе вновь Бога обретут.

И ощутить хоть на мгновенье вечность

Порой издалека, оставив дом, спешат.

Дорога нелегка. В себе утратив Бога,

Стенает и скорбит уставшая душа,

Старея раньше тела понемногу.

Мы каемся, грешим, боимся опоздать.

Но каждому свой срок на всё отпущен свыше.

А можно в миг любой стать к Господу чуть ближе,

Когда в душе твоей любовь и благодать…

В российском научно-практическом журнале  «Комплексная реабилитация: наука и практика» есть раздел «Победивший себя — могуч». В одном из его номеров рядом с материалами о  Франклине Рузвельте и Андреа Бочелли помещена и статья «Феномен Смелкова», уникальность которого заключается не только в творческой одарённости, но и в факте состоявшейся гармонической Личности. Недаром его избирали депутатом Городской думы. Его опыт, деловые качества, принципиальность и взыскательность, предприимчивость уникальным образом  сочетаются с заботливо-отеческим отношением к своим подопечным. Это было ему свойственно как в  период работы на ООО «Глазов. Электрон» заместителем директора по социальным вопросам и генеральным директором этого предприятия, так и сейчас, когда Л.Ф. Смелков будучи  председателем Глазовской местной организации занимается самыми сложными социальными проблемами, от решения которых зависят судьбы сотен незрячих. Свой богатый жизненный опыт и разносторонние знания он бескорыстно дарит  людям, заботясь об их духовном развитии:

Живу в заботах о насущном хлебе

И верую в свою звезду на небе.

Сквозь пелену отчаянья, сомненья

Мне душу согревало вдохновенье…

Смелков — частый гость в школах, колледжах и институтах. Его поэтический дар общепризнан. Учтено около полусотни публикаций мастера стихосложения, а начинал он творческое восхождение в журналах «Луч», «Уральский следопыт» и «Наша жизнь». Появившийся в периодике проникновенный мини-шедевр «Сююмбике» буквально покорил Татарстан. Произведения лирика вошли в коллективные сборники «Горизонт», «Зимняя птица» и «Сентябрь», поэтические подборки  не раз печатались в Интернет-журнале литературной критики и словесности. Первая его персональная авторская книжка «Я люблю вас, люди» вышла в 1990 году под редакцией народного поэта Удмуртии О.А. Поскрёбышева, а затем были «Колокола весны» и «Живу и верую». Стали крылатыми его афоризмы: «На высоту лишь тот взойдёт, кто над собою верх возьмёт», «Здоровайтесь обеими руками», «Не стоят ни гроша слова твои, когда пуста душа и нет любви»,  «Сердце на семи ветрах». Ему посвящено несколько страниц в энциклопедии «Писатели и литературоведы Удмуртии» и  в книге о традициях «Наше культурное достояние». Он причастен к  расцвету литературного объединения в 80-е годы, когда в Глазове царил особый поэтический дух. Именно отсюда Леонид Смелков и пришёл в нашу литературу. Его трепетная любовная лирика буквально завораживает:

Есть в августе особенные дни —

В конце его, на самой кромке лета.

Не броски, даже будничны они,

Хотя и солнышком насквозь прогреты.

Им ветры скоро осень протрубят…

И в нежной, в сладостной поре налива,

Задумчивы и нежно-молчаливы,

Они похожи чем-то на тебя.

Я раньше этого не замечал

В хмельном и знойном от любви июне;

Я грезил не тобою по ночам

И рвался не к тебе совсем… А ныне…

Дни августа, как мне теперь близки

Они с их далями, с поблекшим небом!

В них запах яблок и ржаного хлеба,

В них нежность и тепло твоей руки…

До недавнего времени Л. Смелков был единственным глазовчанином, принятым в Союз писателей России. Несколько лет он предпринимает шаги для открытия в Глазове отделения организации профессиональных литераторов, планируя образовать специальный  фонд, а единомышленники у него есть. Он сделал очень много для продвижения в «авторскую элиту» своих талантливых собратьев по перу. Тонкий лирик уважаем в культурной среде  республики, а его творчество — предмет множества исследований критиков и литературоведов. Ему посвящаются рефераты школьников, доклады и курсовые работы студентов, статьи преподавателей Глазовского пединститута. Завкафедрой информатики этого вуза Р.Я. Касимов создал в интернете сайт LFSmelkovnarod.ru. Требовательный и доброжелательный наставник организует творческие встречи с начинающими авторами. Сам в трудные времена испытавший теплоту подлинного участия, Леонид Смелков помог издать книгу по литературному краеведению. Это не случайно, ведь ему поразительно удаётся сочная и звонкая «живопись слова»:

Ещё туман стоит над речкой сонной,

А солнца луч уже зажёг зарю.

И этой речки тишь, и это солнце

Тебе я, свет мой радостный, дарю.

Под щебет птиц ночную сбрось истому

Да босиком заторопись к ручью.

И звон хрустальных струй, и птичий гомон

Тебе я, свет мой радостный, дарю!

А новый день, как исповедь, как песня,

Которой жажду счастья утолю.

И этот день, и землю с поднебесьем

Тебе я, свет мой радостный, дарю.

Поэт состоялся как  многогранная личность и заслуженно стал знаковой фигурой, словно воплощая завет Николая Островского: «Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай её полезной…»   Десять лет назад Л. Смелков инициировал издание сборника произведений незрячих поэтов Удмуртии «Ожерелье судьбы». Сейчас некоторые тогдашние дебютанты уже стали известными писателями и поэтами. Это Майя Московкина (Глазов), Виталий Ложкин (Сарапул), Сергей Вострокнутов (Воткинск).

Неоднократно Леонид  Фёдорович был членом  жюри престижных  фестивалей авторской песни незрячих исполнителей в Ростове-на-Дону и в Волгограде, он являлся организатором и членом жюри турниров незрячих самодеятельных поэтов ВОС. Второе подобное всероссийское  состязание  было проведено по его инициативе  в ноябре 2005 года на базе ООО «Глазовское УПП  «Электрон» ВОС», генеральным директором  которого он тогда являлся. Потрясающее по накалу страстей, силе эмоций и энергии разума «Поэтическое ристалище» стало важным событием не только для даровитых членов Общества слепых, но и для региона в целом. Почти 3 дюжины увлечённых и неунывающих любимцев муз из Удмуртии и Карелии, Перми и Краснодара, Бийска и Серпухова, Златоуста и Ростова-на-Дону участвовали в интеллектуальных битвах знатоков литературы и напряжённых мастер-классах. Два дня были насыщены общением лириков. Они запомнились бардовскими откровениями и удачными экспромтами, разговорами по душам и занимательными экскурсиями.

Полгода назад в Ижевске была осуществлена презентация необычного издания, в которое вошли образцы ребячьего художественного осмысления мира и себя в нём. Сборник  произведений литературного творчества сирот и юных авторов с ограниченными физическими возможностями  «Мир един для всех!» появился на свет в 2008 году благодаря действенной поддержке президента Удмуртской Республики А.А. Волкова. Составителем и редактором его был Л. Смелков. Данное уникальное собрание стихов и  рисунков уже тогда представляло  пример милосердия и душевной щедрости, а на этот раз  явилось в новой ипостаси: тексты открылись в брайлевской интерпретации и получили новую жизнь в переводе на удмуртский язык. В предисловии у Леонида Фёдоровича есть такие строки: «У этих детей мы, взрослые, можем поучиться ЖИТЬ…»

В числе участников, чей возраст составлял от 7 до 18 лет, оказалась и нынешняя студентка ГГПИ Анна Аникина. Ещё в школе сирота  с непростой судьбой успешно защитила реферат по творчеству поэта Смелкова, личное знакомство с которым воодушевило её. Сегодня в активе у старшекурсницы доклады, сертификаты и публикация в московском сборнике по итогам Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XIII Кирилло-Мефодиевские Чтения». Говоря сухим научным стилем, темой её предстоящей дипломной  работы остаётся богатая библиография и творчество Л.Ф. Смелкова. В стихотворении А. Аникиной «Встреча» из книги «Мир един для всех!» она выразила своё отношение к поэту такими словами:

Он много пережил утрат и бед,

И, может, не всегда бывали средства,

Но Леонид Смелков — единственный поэт,

Имеющий «всевидящее сердце»!

6 октября 2011 года под сводами Ижевского Свято-Михайловского собора  состоялось заседание Круглого  стола «Православная книга и её доступность для людей с нарушениями зрения», проходившего в рамках Соглашения между Министерством культуры, печати и информации Удмуртской Республики, Ижевской и Удмуртской епархией с участием государственных и общественных организаций. Возглавлял глазовчан Леонид Фёдорович, сказавший веские слова о важности проекта и дальнейших задачах и перспективах социально-реабилитационной работы.  Значимое событие  нашло отражение в православной газете «Ижица», отметившей эмоциональность и серьёзность этого выступления. Поэт прекрасно понимает необходимость всестороннего «духовного воспитания» подрастающего поколения, ведь в его творчестве тесно переплетаются христианские мотивы, образы русской классики и любовная лирика:

Святогорье…. Здесь свято и горе.

Божий Храм на крутом косогоре,

И такая вокруг благодать —

Просто хочется вдруг помолчать.

На деревья, сердца и на лица

С куполов позолота струится.

Блики солнечные на крестах,

В твоих чуточку грустных глазах.

Улыбаясь, стоишь у колодца.

С вёдер падают капельки солнца,

А мне слышится твой звонкий смех.

И вот-вот закружит первый снег.

В сентябре этого года Леонид Фёдорович отмечает свой юбилей. За семь десятилетий он успел сделать удивительно много. Он продолжает творить добро и дарить радость общения, излучать свет тепла и участия, деятельно помогая инвалидам по зрению. Глава большого семейства растит младшего сына-пятиклассника Фёдора. Достойный гражданин растёт, это уже чувствуется. Наш замечательный современник поныне не разучился любить и делиться самым сокровенным с читателями:

Дух захватывает! По крутизне

Мчимся в санках навстречу весне.

Вся в восторге кричишь: «Я права!»

А над нами — небес синева.

Ты смеёшься. И радостно мне.

К нам сынишка спешит по лыжне.

Он ещё хоть и мал, но удал.

Молодец! Не беда, что упал.

Кроме всего прочего, Леонид Фёдорович с удовольствием трудится на земле. Его дачный надел процветает без участия наёмной силы. Для любого человека всегда было важно, чтобы рядом был кто-то близкий, но далеко не всякий отважится в проникновенных строфах «обнажать душу»:

У каждого свой дом, а в нём — очаг.

Мой дом — в твоих, любимая, очах.

Ресницы — вместо стен, а крышей — синь…

К нему спешу сквозь ветер или стынь.

В нём ждёт меня уют и тихий свет

Любви твоей… От горести и бед

Спасенье для меня в его тепле,

И нет святей жилища на земле!

 Эти сокровенные строки поэт посвятил своей жене — Любови Васильевне. Они говорят о многом. И, конечно, не оскудевает его поэтический дар! Новые произведения захлёстывают  нынешние реалии, помноженные  на впечатления от поездок по градам и весям. Самая жгучая современность находит отражение в его задушевной лирике и гражданской публицистике, в яркой сатире и мягкой иронии. Все разножанровые произведения сохраняются в феноменальной памяти, радуя  слушателей в неподражаемом авторском исполнении. Новинок уже вполне наберётся для очередного поэтического сборника, вызревающего в творческом горниле, а название уже  родилось: «Мы все твои, Россия, дети». Рядом с философичными миниатюрами, тёплыми посвящениями и дружескими шаржами здесь будет и маленькая лиро-эпическая поэма «Судьбы моей священный островок», надрывной искренностью уже покорившая читателей Интернета, подтверждением тому — отрывки из этой поэмы:

В монастырской стороне,

В недалёкой старине,

В городок мещанский

На реке Свияге

Привезли «несчастных»

В старой колымаге.

Бабки охали: «Бог, мой!

Кто не слезет — всё слепой…

Где их столько взяли,

Бедных?» И так далее…

Шли за ними «ох» да «ых».

Охали, крестились.

Так в Свияжске для слепых

Интернат открыли.

Бабки молятся — что с них!

Знать ещё не знают

Школа — благо для слепых.

Храмы закрывают

Под приюты — для больных,

Умственно отсталых.

Снова «ох»! И снова «ых»…

А властям всё мало.

Нет и впрямь на них креста!

Во святые-то  места,

Незаметно, тихо

Зеков шлют и психов.

И за что  на нас немилость

Вдруг такая вот свалилась?

Взвыли девки, пуще — вдовы:

«Мужиков аль нет здоровых,

Шлёшь и шлёшь всё инвалидов.

Господи, за что? Обидно!

Ну, грешим. Прости, такие,

Ведь не больше, чем другие.

Да  и как нам без грехов,

Бабий коль удел таков».

Каялись, молились,

А потом смирились.

Позже поняли: слепые

Мужики-то — во какие!

И не глядя на изъян,

Брали их себе в мужья.

Мне  в той школе быть пришлось,

Но с женитьбой — обошлось…

* * *

И вот я снова здесь, спустя

Полвека. Это не пустяк!

И нет уже былой державы

С её бесславием и славой.

Под колокольный звон в лесах

Вновь возрождается краса

Золотоглавых храмов,

Порушенных тех самых.

Стою с зажжённою свечой

Пред ликом Девы пресвятой —

Поручницы всех грешных

Иных земель и здешних.

Стою душою  просветлён.

Всем сердцем в  край родной влюблён.

 И свято верю, верю в чудо.

И алчности людской и блуда,

Презрев злой рок, под небом синим

Воскреснешь ТЫ — моя Россия!

Воскреснешь новая, иная.

Судьбу твою Господь лишь знает.

Для нас ты —  Запад и Восток,

Земли священной островок.

 На этом ли, на том ли свете

Мы все твои, Россия, дети.

Живу тобой, тобой горжусь!

Ты — боль моя, любовь и грусть.

С юбилеем Вас, дорогой Леонид Фёдорович! Желаем Вам здоровья, счастья, новых поисков и успехов в творчестве! Новых побед Вам и высот! 

  Материал подготовила кандидат филологических наук, доцент, Почётный работник высшего профессионального образования РФ  Наталия Закирова