Поэзия
Вера Панкратова,
Тюмень
* * *
Ослепнув, я снова училась писать,
Мне друг-одноклассник прибор смастерил.
Но рамка скользила, сдвигалась тетрадь,
И быстро рука выбивалась из сил.
И прыгали точки, плясали слова,
И снились мне ночью цветы и трава.
Мне снилось, как солнце садится за бор,
А утром я снова бралась за прибор.
И было так трудно опять и опять
Знакомые буквы вслепую писать!
* * *
Я в детстве мало в классику вникала,
Наверно, до неё не доросла,
Но «Соловья» услышав, замирала:
Такой волшебной музыка была!
Судьба со мной жестоко поступила.
И слух угас… Лишь в памяти моей,
Тревожа душу, трепетно и мило
Ещё звучит бессмертный «Соловей»!
Анатолий Иванов,
Братск
* * *
В глазах мгновенно потемнело —
Вокруг сплошная пустота,
Стальная дрожь пронзила тело,
В виски стучится слепота.
Потом больничные халаты,
Звучат чужие голоса,
Шагами меряю палату,
В душе - с тельняшки полоса.
Уколов зряшное мученье,
Глухие месяцы в тоске,
Друзей надёжных утешенье
И трость в ослабленной руке.
Толпятся дни, как наважденье,
Ночей длиннее не видал,
Жены любимой отреченье,
А я гасил, гасил скандал.
Случайно, может, не по праву,
Профессор задал мне вопрос:
«А что ты слышал про державу,
Которая зовётся ВОС?
Там вылечат твои сомненья
И в темноте научат жить,
Отыщут силам примененье,
Вновь будешь Родине служить!»
Поверить смог в призывы эти
На безотрадном берегу.
Пока дышу на белом свете,
Я перед Обществом в долгу!
Валерий Голобоков,
Новосибирск
* * *
Промозглой слякотью осенней,
В пургу, туман и знойным днём
От поселенья к поселенью
Шагал слепой с поводырём.
Была неласковою доля:
Что — Бог не дал, что — рок отнял.
Но закалялась в бедах воля.
Незрячий грамоту узнал.
Привыкли к трости понемногу,
Как к продолжению руки.
Теперь прощупали дорогу,
Все ямочки и бугорки.
Уже слепые не убоги,
Познав науки, спорт и труд,
Себе открыли все дороги,
И в семьях счастливо живут.
Едины в радости и горе,
Станки умеют укрощать,
Работать могут на подворье.
«Вперёд, трудяги! Так держать!»
Анатолий Кобзев,
Красноярск
Чердак
Где пахнет затхлой плесенью и пылью,
На мрачном паутинном чердаке,
В углу валялись сломанные крылья
В дырявом перепачканном мешке.
Извлёк я их на Божий свет и бросил
В большую кучу рухляди чужой,
Не утруждая сонный мозг вопросом:
Кому они служили над землёй?
Ну что ж, и у меня когда-то было
Два серебристо-розовых крыла.
Манило небо вдаль широкой силой,
Да мать-земля паденьем обожгла.
А молодость меня манила снова
К высокой белокаменной стене,
Но старшие упрямо и сурово
Ломали по кусочкам крылья мне.
Я всё же влез на самый верхний камень,
И лишь забрезжил радостный рассвет,
Я замахал уверенно руками,
Но понял вдруг, что крыльев больше нет.
Спустился вниз безропотно и вяло,
Из общей миски ел и место знал,
Стал винтиком, работал без запала
И только самолётами летал…
Мне захотелось вновь взойти на крышу,
Вкушая за спиной щемящий груз,
И сделать шаг, но исподлобья слышу,
Как чей-то голос шепчет: «Разобьюсь!..»