Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

 

Представляем Вашему вниманию рассказ постоянного автора нашего журнала, ветерана Курганской областной организации Владимира Подаруева о жизни незрячих в конце 50-х годов.

Владимир Подаруев

ЧЁРНАЯ БУХАНКА

 

Дело было дня за три до получки. Наличность у всех кончилась, и мы соображали, где бы достать чего поесть? Однако продовольственный вакуум в нашей комнате был абсолютный – ни одного завалявшегося сухаря, ни крошки хлеба! Да что там хлеб! Не обнаруживалось даже засохшего хвостика обожаемой нами рыбы, которой давали аж по сто голов на рубль, то есть кильки. Правда, имелась тумбочка Николая первого, но она была на замке.

 

Здесь такая история. Нас в комнате шестеро, естественно, и тумбочек шесть. Подходи - открывай любую. А вот Николай Павлович, упрощенно Коля Палыч, он же Николай первый, а еще кличка «Хомяк», на свою повесил замок. Зачем? А чтоб не лазили без спроса. Был прецедент.

Вообще этот товарищ как-то особняком от нас. Мы хоть и не без роду-племени, но далеко оторвались от своих гнезд, а у него родители живут в деревне рядом с городом, и провизия ему идет регулярно и первосортная: сало, творог, сметана, опять же – яйца, про картошку с луком и говорить нечего.

И вот однажды навезли счастливчику всякой всячины, а среди прочего двухлитровую банку творога. Мы отнеслись к этакому богатству вполне даже спокойно, а вот Витя по прозвищу «Вентилятор» не сдюжил. Схватил эту самую емкость и давай ее содержимое прямо пригоршнями отправлять в рот, благо хозяина поблизости не было. Ну, Витю можно понять – вечный детдомовец, вырос на казенной баланде, а тут – неслыханные яства! В самый разгар трапезы явился владелец продуктов и заорал: «Куды боганы суешь?» По-здешнему, по-чалдонски «боганы» это – руки.

- Хоть бы ложкой черпал, посельщик!

С перепугу налетчик выронил банку, и часть белоснежного кушанья вывалилась на пол. Палыч собрал брайлевской бумагой выпавший творог и выбросил его. На другой день тумбочку с пищевыми сокровищами украсил нехилый замок.

 

Так что единственный, у кого могла быть заначка, это Николай первый. «Коляныч, отворяй своё хранилище», - это Ленька, второй детдомовец, приступил к нашему Хомяку.

- Нет у меня ничего.

Пожалуй, он не врал, уже недели две не приходил к нему продобоз из деревни, и Николай постился вместе с нами.

«Федор, а ты чего сидишь?» – Ленька перекинулся на нашего аккордеониста и писаного красавца Федю Овчинникова

- А ч-что я должен делать?

- Как это что? Дуй вон к девчатам и перехвати деньжат.

- Не п-пойду зани-мать, сами п-просите.

- Федюха, кончай базар. Девчонки тебе не откажут. Давай двигай, не с голоду же нам подыхать!

Овчинников заикался, но был, как говорили, чертовски, по-Есенински красив. Даже светло-серые бельма не портили его лицо. Женская половина общежития боготворила Федю, но не только за внешний вид. Федя чудодействовал на аккордеоне, причем никогда не чванился, играл по первому зову, будь то праздник или скучный зимний вечер, когда некуда себя деть. Девчата приходили и просили: «Поиграй нам, Федя, а мы походим и попоем». «Походим» означало «потанцуем». Овчинников брал старенький немецкий инструмент и шел играть.

В общем, девчата Федю голодным бы не оставили. Но и они ведь тоже на мели. Поэтому музыканту нашему идти к ним и не хотелось. Однако Ленька не был бы Ленькой, если бы не нашел верный ход. Он решил действовать через Николая второго, то есть Александровича, попросту – Колю Саныча.

 

А здесь своя история. Николай второй для Федора – наивысший авторитет! Почему? Да очень просто. Когда Овчинников устроился на работу, его определили в нашу с Ленькой бригаду. Мы вкалываем на мясокомбинате, сколачиваем ящики для тушенки. Работенка, прямо сказать, не из легких. Всю смену приходится долбить молотком, вгоняя соленые гвозди зимой – в ледяную, летом – в пересохшую до звона клепку. Уже через месяц пальцы превращаются в какие-то заскорузлые, мозолистые отростки, тут уж не до кнопочек аккордеонных. А еще постоянные травмы! С непривычки Федя разбил сразу два пальца на левой руке, а под ноготь среднего на правой вогнал занозу. Ну, ясная картина: перебинтовали почерневшие фаланги, занозу вытащили, больничный лист выправили, а у парня слезы из глаз – как с такими руками за перламутровые клавиши браться? Говорят, Паганини мог и на одной струне играть. Федор тоже может на одних планочках музычку пропиликать, да что она без басов?! Часами сидел раненый в обнимку с певучим другом, а играть-то по-настоящему – никак… Коля Саныч смотрел-смотрел на эти муки, да и отправился к директору мастерской. Что он там говорил и доказывал – мы не знаем, только новичка перевели в девичью бригаду – для трикотажной фабрики шить картонные коробки. Ну, шить-не шить, а загибать картонные листы по линиям разрезов и соединять края проволочными скрепками. Чисто, тихо и не так опасно. Лучше, конечно, на кондитерской фабрике пыль с пряников сдувать, но туда нас пока не трудоустраивают, а неплохо бы было!

 

Теперь ясно, отчего слово Николая второго для Федора – закон. Он и сказал ласково: «Сходи, Федя». И тот, конечно, сразу пошел.

Вернулся он минут через пять с буханкой черного хлеба и пачкой маргарина.

-Вот и в-все, у них денег т-тоже нет.

«Ну и отлично, - возликовал Ленька, - навернем за милую душу! Что может быть лучше ржанинки да с маргаринчиком, а?» «Братцы, краюшку оставьте, мне надо Петропавловск включать», - это спохватился я, вспомнив о своей добровольной обязанности. «Так и мы пойдем, авось за полчаса не оголодаем, а передачу послушать надо», - отозвался Ленька.

Дружной гурьбой мы двинулись в красный уголок. Там я включил радиолу «Урал», быстро пробежал по диапазонам. Вот говорит Чкалов, вот – Молотов, Свердловск с неповторимым по басовитости и сочности голоса диктором Коровкиным, а вот и он – Петропавловск-Казахстанский. Тамошняя редакция радио совершила прорыв в масштабе Союза, уж никак не меньше! Они начали передавать повесть Аркадия Адамова «Дело пестрых». Впервые в эфире – современный детектив! Справедливости ради должен заметить, что по Второй всесоюзной программе радио тоже читали книги, но там была классика, и давали лишь отдельные главы. Петропавловцы же гнали всю повесть целиком и, похоже, без купюр, со всеми коллизиями милицейской и воровской жизни. Надо ли говорить, что мы слушали трансляцию, затаив дыхание…

Однако сегодня это было не так. Я дважды слышал чьи-то шаги, открывалась и затворялась дверь. Значит, кто-то не усидел, не дождался конца передачи. Меня это удивляет и даже возмущает. Но, с другой стороны, мало ли, почему человек вышел? Если вдуматься, почему все поголовно должны любить радио и книги? У каждого свои увлечения. К примеру, Никола второй помешан на бильярде, Витя с Леней – заядлые шашисты и картежники, пытаются втянуть на свою орбиту чревоугодника и любителя домино Николая первого. Федор – тот в плену мелодий. У него и сны-то, поди, музыкальные. А я вот могу часами блуждать по эфиру и всегда с сожалением выключаю приемник. Вот как сейчас, когда Петропавловск объявляет, что литературная передача закончена, «продолжение будет завтра, в это же время».

Конечно, можно пошарить по другим радиостанциям, поискать что-нибудь интересное, однако голодный желудок диктует свое: скорей домой, к духовитой ржаной буханке! И я возвращаюсь вместе со всеми. По дороге мы обсуждаем перипетии услышанного. Затравку, как всегда, дает фаталист Ленька: «Я думаю, что всю милицейскую засаду перебьют!» «С чего это вдруг?» – осведомляется Коля Саныч.

- А с того, что они ждут одного визитера, а бандитов может прийти трое или четверо.

- Да еще Купцевич ввяжется, у него же наручники не защелкнулись, - это Витя Вентилятор поддерживает однокашника.

- Толстяк им не помощник, - возражаю я, - служебная собака-то на что? Она же ему и шевельнуться не даст.

Так за разговором, мы шумно ввалились в свою комнату, еще не догадываясь, что нас ждет свое криминальное расследование. А началось все с возгласа Николая второго: «А где же хлеб? Он был на моей тумбочке». Мы кинулись шарить по своим сусекам, может, кто-то перепрятал? Но черной буханки нигде не было. «Стоп, - завопил Витя Вентилятор, - ведь кто-то выходил из красного уголка!» «Точно, - подтвердил Ленька, - это Палыч и Федюха. Они и затырили хлеб куда-нибудь под подушку». Мы перевернули все постели, но вожделенной буханки не обнаружилось. «Ну, шутники», - проворчал Николай второй.

Не успел он это сказать, как появился его тезка. «Где хлеб?» - мы все надвинулись на Хомяка.

- Не видел я никакого хлеба.

- Врешь! Открывай тумбочку!

Николай первый проскрежетал ключом и отворил свой склад. Черной буханки там не было, зато под бельем нашлась пачка маргарина. «Это мой», - твёрдо заявил хозяин досматриваемого объекта. «Щас посмотрим, - ревизор поднес пачку к самым глазам и прочитал: «Троицкий комбинат имени Микояна. И на той пачке был комбинат имени Микояна!»

- Так весь маргарин Микояновский, потому что Анастас Иванович главный по продовольствию.

- Ладно, черт с ним, с маргарином! Колись: где хлеб?

- Я же говорю, что не брал.

Ленька придвинулся к Николаю первому: «Может, тебе темную устроить?» Николай Саныч возразил: «Зачем темную? Мы ему светлую порку учиним, ремешком по сытой заднице».

- Только попробуйте!

- Да уж попытаемся! Витек, давай свой ремень!

Вентилятор прекращает вращать головой, его и прозвали за эту невольную привычку, и выдергивает из брюк толстенный солдатский ремень с бляхой. «Если тронете, засужу всех до одного», - взвизгивает Хомяк. Второй хладнокровно отвечает: «Засудишь-засудишь! А пока отведай-ка горячих!» Ярость нешуточная кипит в нас. Кроме этого гада никто не мог стащить буханку! На Федора-то никто толком не подумал – в нем есть что-то от святости, он скорее отдаст свое, нежели покусится на чужое.

«Так, валим этого борова на кровать, - распоряжается Коля Саныч, - и штаны долой!» Обреченный пытается сопротивляться, но куда ему против Леньки с Витей. Те быстро распластывают Хомяка на его собственной постели. «Держите крепче», - командует Саныч и замахивается ремнем.

«С-с-стойте! Отпустите его!» - это кричит Федя. Мы не слышали, как он вошел.

Рука с ремнем медленно опускается, и наступает звенящая тишина. Николай второй оборачивается к Феде: «В чем дело? Объясни, пожалуйста, зачем нам жалеть мерзавца, который крадет у товарищей последний кусок?»

- Н- не на-до его б-бить!

- Вот заладил, не надо, не надо. Ты уж объясни нам, бестолковым, что с этой тварью делать? Может, по головке погладить, да спасибо молвить за то, что пять человек без ужина остались, в том числе и ты?!

- Я с-сытый. Этот хлеб с-съел я.

Признание было столь неожиданным, что Ленька с Витей выпустили свою жертву. Николай первый вскочил, подтянул брюки и бросился к дверям, но второй преградил ему дорогу: «Не спеши, родимый, еще будем разбираться!» А Ленька уже допрашивал нашего красавчика: «Так ты сожрал всю буханку?»

- Д-да.

- Рубанул один?

- Д-да

- И не подавился?

- К-как видишь.

«Что же ты натворил, Федюха-голова два уха? Слопать килограммовую буханку за раз! Да это ж верняком – заворот кишок! Сейчас вот резь пойдет по всему брюху, и кранты! У нас в детдоме, один пацан залез ночью на кухню и смолотил коробку сухой вермишели – там тоже был килограмм. Ну и все. Пришел вроде нормальный, а потом как закричит и пал на пол, закрутило его, извивался будто на вилах. Пока разбудили дежурную сестру, пока «скорую» вызвали, он и дуба дал…

«Как это дуба дал?!» – неожиданно севшим голосом спросил Николай первый.

- Ну, того, значит, помер…

«Но это ведь не всегда так?» - как-то почти просительно проговорил Хомяк. Все дальнейшее произошло внезапно. Спасшийся от наказания вдруг свалился на пол, начал подвывать и корчиться. По лицу Хомяка бежали слезы, он стонал и охал так, что мы перепугались, глядя на эти страсти.

Первым пришел в себя Николай второй: «Леня, молнией к телефону, вызывай ноль три!»

- А что говорить?

- Говори: в общежитии слепых один из жильцов объелся ржаным хлебом, и с ним плохо, богу душу отдает.

- Но ведь хлеб схавал Федька, - запротестовал Витька.

- Это наш-то толстовец? Слушай ты его! Он чужой грех на себя взял.

- Федя, ты зачем обманул нас?

- Н-не з-знаю.

- Пожалел эту скотину?

- Н-ну д-да.

- А если бы тебя взялись лупцевать?

- Ну и п-пусть.

Такой самооговор и готовность пострадать за вину ближнего показались мне совершенной дурью, и я отошел от блаженного.

Между тем обжора продолжал стенания. Он искал удобную позу и не находил ее. Я с удивлением почувствовал, что и мне становится его жалко. «Хоть бы «скорая» быстрей ехала», - думал я про себя.

Врачи прибыли минут через двадцать. Начали расспрашивать о причине болезни. Им-то Николай не стал врать, рассказал, что был голоден и съел всю буханку ржаного хлеба, ничем не запивая, и вот открылись рези. Его положили на носилки, а нас попросили помочь. Мы с Ленькой дотащили несчастного до машины, погрузили.

Конечно, в эту ночь мы долго не могли угомониться, обсуждали случившееся. Николая первого ругали последними словами и тут же сочувствовали ему, вспоминая, какие муки он принял. Детдомовцы заключили пари, выживет ли болезный. Ленька со всем пылом утверждал, что не спастись ему, что заворот кишок – это тебе не какой-нибудь халявный аппендицит, да и от того, бывает, загибаются…

Однако похититель черной буханки все же выкарабкался. Говорили, что знаменитый хирург Витебский буквально вытащил его с того света, можно сказать – воскресил. Вернулся страдалец через месяц. Федор со своей подругой Тасей два или три раза навещали его в больнице, мы же не сподобились на такое милосердие, ибо считали, что варнак сам виноват и поплатился за дело.

Между тем, виновник всех этих событий предстал перед нами после выхода из больницы каким-то совсем тихим и потерянным, с целым букетом странностей. Одна из них заключалась в том, что у воскресшего начались проблемы с памятью. Например, он частенько забывал закрывать тумбочку с продуктами на замок. Вторая – явление щедрости. Скаредный до дрожи Палыч вдруг принялся одаривать нас съестными припасами. Начинал, понятное дело, с Федора, но и других не забывал. Третья странность была уж вовсе необъяснимой. В день выдачи зарплаты мы обычно сбрасывались по-равному и распивали бутылочку-другую винца. Раньше Никола Палыч в этих забавах отродясь не участвовал. Как же мы были потрясены, когда при очередной складчине и он вошел в долю…

 

Примечания:

Посельщик - в наших местах иногда так называют переселенцев, вкладывая в это определение снисходительный, насмешливый, а то и ругательный смысл.

Клепка - общее название дощечек, из которых, собственно, и собирается ящик.

Соленые гвозди - гвозди, которые перед работой выдерживают в соленой воде, чтобы они покрылись ржавчиной, тогда они крепче схватываются с древесиной.

Чкалов, Молотов – временные названия городов Оренбург и Пермь.

Витебский Яков Давыдович – хирург-гастроэнтеролог, доктор медицинских наук, профессор, разработал свою методику лечения желудочных и кишечных заболеваний

Варнак - у нас так называют не преступников, а плутоватых и вороватых котов.

Чалдоны - по Ушакову – коренные жители Сибири, а по народной версии – беглецы с Чалки и Дона, проще говоря «сибиряки».