Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

ЗНАМЕНИТЫЕ СЛЕПЫЕ         

ВАСИЛИЙ ЕРОШЕНКО

Скитальцам во тьме по домам не сидится.

Их кутает время в дорожную пыль.

Нанизана прожитых стран вереница

На луч озарений, пронзающий быль.

Когда очертания прошлого чётки,

Так хочется памятью всех одарить,

Дрожащими пальцами трогая чётки,

Пока уцелела потёртая нить!

Цветистые запахи, пышные звуки,

Привязчивый вкус колоритных бесед,

Чужбинных божеств обнажённые руки

Старательно машут навстречу и вслед.

Порой любопытство заводит далёко…

Приносится в жертву налаженный быт,

Да только по воле жестокого рока

Нетленная рукопись тоже горит!

Некоторые целеустремлённые тотальники на ощупь пробиваются «через тернии к звёздам», которые никогда не увидят! Их занимает пристальный самоанализ, ведь чтобы разобраться в хитроумной вязи личностных взаимоотношений с внешней средой, необходимо попытаться постичь «вселенную в себе». Такие люди невольно становятся примером для других. Для подтверждения достаточно привести цитату из Бориса Акунина: «Как мысли чёрные ко мне придут — ну, там жизнь не нравится или мелкие проблемы со здоровьем, — и я вспоминаю про Василия Яковлевича Ерошенко. И мне делается стыдно!»

Изнурительный марафон поисков и открытий, заблуждений и потерь нашего выдающегося соотечественника стартовал в слободе Обуховка Старооскольского уезда Курской губернии, ныне селе Белгородской области, в последний день 1889 года по старому и, соответственно,  12 января 1890 года по новому стилю. Тогда у  Якова и Евдокии Ерошенко родился сын, которого назвали Вася — в честь обоих дедов. Отец мальчика арендовал землю, сады и лесные угодья, а кроме того, держал лавку и надеялся, что наследник будет помощником в торговом деле. Увы, в четыре года малыш заболел. Корь дала осложнение, спровоцировав воспаление лёгких, а в результате — полная слепота. В трудолюбивой и дружной семье любили, опекали и даже по возможности баловали «убогого» ребёнка. Правда, поначалу страдалец беспричинно огрызался или целыми днями плакал в углу. Только вот однажды мудрая мать решительно вывела его во двор, а возвращаться пришлось самостоятельно. Постепенно смышлёный мальчуган даже научился обращаться с ножом и огнём, обрёл уверенность в движениях и необычайную чувствительность. Расстояние он определял по усталости мышц, ориентировался по отражённому звуку, колебаниям воздуха и теплу, а пройденную дорогу любой сложности мог вновь повторить без поводыря и трости. Существует легенда, что в Тибете ради встречи с Далай-ламой бесстрашный странник прошёл без проводника по узкой тропинке, ежеминутно рискуя сорваться в пропасть. Много лет спустя асс реабилитации написал: «Из своего детства я смутно помню: небо, голубей, церковь и лицо матери. Не слишком много, но и это всегда вдохновляло меня на поиски чистых мыслей и помогало помнить о своей Родине…»

При помощи знакомых купцов Ерошенко-старшего  и благодаря ходатайству помещика — графа Сергея Орлова-Давыдова, входившего в число попечителей Московского общества призрения и обучения слепых детей, уже девятилетнего Васю удалось устроить в престижную школу, находившуюся под покровительством императорской фамилии. Впрочем, несмотря на высокий статус учебного заведения, впоследствии бывший воспитанник негативно отзывался о пребывании в привилегированном приюте закрытого типа. Увы, сохранилось крайне мало достоверных сведений об ужасно регламентированном отрочестве, но точно известно, что тогда паренёк научился плести корзины и прилично играть на нескольких инструментах.

В 1908 году наконец-то заканчивается нудное школярство. Василий по конкурсу устраивается в Московский симфонический оркестр слепых, десятилетиями служивший визитной карточкой  ресторана «Якорь», где вплоть до начала Первой мировой войны играл вторую скрипку. В Первопрестольной он вдохновенно исполнял сложнейшие произведения Чайковского и Глинки. Талантливый музыкант замечательно играл на фортепьяно, флейте, балалайке и гитаре, а к тому же обладал приятным голосом с проникновенными интонациями. Наверняка он мог сделать блестящую карьеру на эстраде. Не сложилось, просто потому что не захотел быть заурядным виртуозом, а на Паганини всё-таки не тянул.

У восемнадцатилетнего юноши наблюдалась неимоверная тяга к познанию всего нового, он даже отдавал часть своего  жалования бедным студентам, чтобы они читали ему вслух. В дебюте прошлого века подходящие брайлевские издания были в дефиците, а «говорящие» книги появились гораздо позже.

Провинциал обладал природными коммуникативными способностями и легко устанавливал контакты с людьми любых сословий, умело используя предоставляемые возможности. Однажды слепая Фортуна подарила ему встречу с Анной Шараповой. Кроме всего прочего, интеллигентная дама переписывалась с виднейшими эсперантистами того времени. Она познакомила любознательного юношу с универсальным языком международного общения, а  затем порекомендовала  изучить английский. Знаменательное знакомство произошло в 1911 году, а уже в феврале тотальник в одиночку  отправился в столицу Британской империи, чтобы учиться в Лондонском Королевском колледже и академии музыки для незрячих. Помимо получения систематических знаний, молодой человек хотел познакомиться с реальными  условиями жизни в ультрацивилизованном обществе с давними гуманистическими традициями. Возможно, он надеялся и на частичное восстановление зрения, ведь на островах тогда была передовая офтальмология.

К сожалению, о традиционном высшем образовании в Альбионе пришлось скоро забыть, потому что нарушитель спокойствия ночью без разрешения отправился на конюшню, чтобы  показать, как инвалид может скакать верхом. За этот проступок  своевольный студент был исключён. Впрочем, несмотря на печальный опыт стихийного реформирования «тепличного» воспитания, он утверждал: «Следует признать, что для слепца получение любого образования имеет гораздо большее значение, чем для зрячего…»

Вообще-то, вся эта история произвела фурор. О необычной заграничной поездке даже сообщалось на страницах популярного журнала «Вокруг света» в увлекательной статье «Путешествие русского слепца в Лондон в 1912 году». После чего у публики резко вырос интерес к проблемам странников во тьме.

Как ни странно, у Василия Ерошенко нашёлся достойный предшественник, веком раньше совершивший длительное путешествие в противоположном направлении. Вполне возможно, эсперантист знал о джентльмене, который 19 июня 1822-го покинул островную родину, а в январе следующего года прибыл в Россию. Благодаря тому, что Джеймс Холмен похоронен на задворках популярного у экскурсантов Хайгейтского погоста, этот  тотальник попал в оригинальный труд Бориса Акунина и Григория Чхартишвили «Кладбищенские истории», на обложке которого бросается в глаза редкое сочетание псевдонима и подлинной фамилии автора.

Современное издание  поскупилось на подробности, зато в историческом повествовании «Путями веков» писатель и тифлопедагог Александр Белоруков привёл ряд занимательных свидетельств, касающихся Джеймса Холмена. В частности, большую статью  о нём напечатал редактор журнала «Отечественные записки» Павел Тугой-Свиньин. Его поразило, что, ощупав бюсты из его коллекции, британец безошибочно узнал скульптурные изображения российских императоров, а также Суворова, Державина  и Ломоносова. Затем искатель приключений оставил собственноручный автограф в альбоме и продемонстрировал хозяину карманный приборчик вроде рельефного транспаранта, позволявший разборчиво писать небольшие тексты.

За два месяца любознательный молодой человек приятной наружности посетил главные достопримечательности Санкт-Петербурга и встретился со многими влиятельными знаменитостями, но почему-то не пожелал навестить незрячего поэта Ивана Козлова, с которым мог бы пообщаться на родном языке. В Институте слепых он тоже так и не удосужился побывать. Во всяком случае, об этом не упоминается в его книге, посвящённой тому, что он слышал, обонял и осязал в заморских странах. Зато в ней рассказывается, как при въезде в столицу пришлось дать  взятку таможеннику, чтобы согласился визировать документы «убогого». Кроме того, там сказано: «У богатых людей есть масса ничего не делающих и грязных рабов, вечно спящих в передних…» Однако иноземец отмечал, что среди татар много грамотных, а на четырёх университетских студентов из дворян приходится один профессор.

Утомлённый светской жизнью, англичанин отправился в Москву и Казань,  а далее проследовал до Иркутска, причём передвигался исключительно на лошадях и по отвратительным дорогам. В сибирской глухомани он был остановлен фельдъегерем с особым предписанием от Александра Первого и препровождён полицейскими прямиком до Австро-Венгерской границы. По-видимому, мнительный царь-батюшка попросту опасался загадочного туриста, на самом деле относившегося к режиму вполне лояльно.

Полезно помнить, что в прошлом столетии нужно было уметь ясно и кратко излагать свои мысли на бумаге. Обоснованность гипотез частенько приходилось доказывать в личном общении. Ерошенко мечтал вывести слепых на один уровень со зрячими людьми. Чтобы выработать и внедрить собственную жизнеспособную систему комплексной реабилитации тотальников, необходимо было сперва познакомиться с уже существующими принципами тифлопедагогики. Значит, следовало лично отбыть на поиски крупиц информации, а при этом обязательно знать местные наречия, по сути, являющиеся дорогами в иные культуры.

В 1914 году Василий внезапно отбыл в Токио, где поразительно быстро изучил японский язык и оказался в специальной школе слепых массажистов, в которой  постигал тайны мастерства костоправа и параллельно занимался сочинительством. Занятно, что уже через пару лет молодой иностранец стал активно публиковаться, а в качестве профессора читал  лекции о движении эсперантистов и русской литературе в  Токийском университете. Талантливый интеллектуал выступал на собраниях и митингах. Из-под грифеля убеждённого пацифиста вырывались яростные статьи, и в то же самое время выходили из печати первые сборники трогательных сказок. Современный искусствовед Кацу Исигаки в колоритном материале «Он учил расцвечивать ночь», опубликованном в журнале «Библиотечное дело», подчёркивал, что способный юноша писал удивительно тонкие и глубоко философские произведения. Уже тогда под именем Эро-сан он попал в японские антологии, толковые словари  и филологические справочники.

Начиная с  1916 года, бесстрашный тотальник осуществил несколько «безумных» экспедиций в малоизученные уголки Евразии, посетив два десятка государств, а если к ним добавить ныне независимые «осколки» Британской и Российской империй, это число значительно вырастет. Языковые барьеры для него не существовали. Сохранились отдельные книги, сборники, альманахи, а также  журналы и газеты с разножанровыми произведениями полиглота на эсперанто, русском, украинском, английском, немецком, французском, японском и китайском языках, которыми владел в совершенстве. Наверняка экстремал понимал разговорную речь бенгальцев, тайцев и бирманцев, туркменов, узбеков и чукчей. В его лингвистическом арсенале находилась, по крайней мере, дюжина местных наречий, а умение общаться без посредников очень выручало в экзотической глуши. Он успешно исследовал уклад жизни, быт  и культуру  многих народов. В качестве  учёного-этнографа первым собрал образцы фольклора Сиама и Мьянмы, а кроме того, перевёл потрясающие легенды разных племён, затем их все художественно обработал, чтобы  вскоре преподнести специалистам и заинтересованным читателям.

Однако тифлопедагог видел свою главную задачу в просвещении. После ряда неудач ему повезло в Бирме, где  удалось убедить провинциальное начальство, что незрячим необходимо, хотя бы минимальное,  образование. Получив официальное позволение, крутой новатор около года преподавал в небывалой школе. Он  беззаветно любил детей и пытался приохотить их к максимально возможной самостоятельности, даже водил подопечных на экскурсии в джунгли. Трагичных случаев не было. Благодарные воспитанники к старшему брату обращались очень почтительно — Кокоджи.

Узнав о революции в России, фанатик острых ощущений попытался попасть на Родину через Европу, но очередная авантюра не удалась. Вместо этого он вдоль и поперёк исколесил огромную Британскую Индию, иногда сильно нуждался и буквально бродяжничал, зато ему довелось подискутировать с Рабиндранатом Тагором. В конце концов, за антиколониальную пропаганду норовистого инвалида арестовали, а после короткого заключения выдворили обратно в Японию. Так завершилась трёхлетка добровольных странствий по тропикам.

После принудительного возвращения он ещё два года варился в котле социальных потрясений, а в 1921 году как политически неблагонадёжного Ерошенко вновь выслали. Возможно, тем самым заложника глобальной изоляции лишили последней надежды на личное счастье, сохранив лишь трепетные воспоминания о давнем дуновении мимолётного чувства. Как бы то ни было, ершистый и неприкаянный скиталец навсегда сохранил преданность реальной или мнимой любви, встреченной в Стране Восходящего Солнца. «Может быть, несбыточная мечта эта — вуаль, скрывающая трагедию художника?» — вопрошал великий китайский друг сказочника. «Безусловно, существует «таинственная загадка» слепого поэта, которую до конца не раскрыть…» — четверть века назад заявил Владимир Лазарев, являющийся вместе с Виктором Першиным автором-составителем книги «Импульс Ерошенко». Призрачный образ изумительной женщины, спрятанный за нежно-поэтичным псевдонимом «Стрекоза», появляется на страницах документальной повести Альберта Поляковского «Слепой пилигрим». Она  была напечатана на рубеже веков в журнале «Школьный вестник», чем до сих пор по праву гордится его главный редактор Юрий Кочетков.

Из негостеприимной островной империи Василий Яковлевич прибыл на пароходе  во Владивосток, но из-за сложной военно-политической обстановки ему не удалось попасть в глубь Советской России. Он смог добраться только до Читы, оттуда — в Харбин, затем — в Шанхай, где ему довелось вести семинары в Институте языков народов мира. Двадцать второго февраля 1922 года Ерошенко приехал в Пекин и обосновался в переулке Бадаовань, где тогда жил Лу Синь. Этот «живой классик», настоящее имя которого — Чжоу Шужень, приютил русского изгнанника, перевёл на китайский несколько сказок гостя и даже написал о нём рассказ «Утиная охота» или «Утиная комедия». По его авторитетной рекомендации господин Айло занял профессорскую должность в Пекинском университете, продолжив изучать словесность и языки. Забавно, что закоренелый холостяк параллельно преподавал в педагогическом колледже для девушек, а «Женский журнал», известный как  «Фунюй цзачжи», стал активно печатать лиричную прозу Айлосяньке. В столице Поднебесной им были написаны сказки цикла «Сердце орла», «Трагедия цыплёнка», «Тесная клетка», «Розовые облака» и «Рассказы засохшего листа».

Популярный литератор сильно тосковал вдали от близких и уже в июле как представитель Китая через Сибирь и Москву рванул в Хельсинки на XIV Международный конгресс эсперантистов. Четыре месяца спустя он вернулся, но в середине апреля следующего года вновь уехал в Европу.

Депутат Государственной Думы Российской Федерации Олег Смолин в очередном радиовыступлении так охарактеризовал искателя истины: «Ерошенко умел настаивать на своём, был человеком сложным и конфликтным. Мировоззрение у него было довольно своеобразное: достаточно левые политические взгляды и стремление к справедливости опирались на религиозно-философское учение о едином для всех боге типа бахаизма…» Несомненно, в формировании разносторонней личности тотальника важную роль сыграли воззрения Льва Толстого, не зря социал-утопист мечтал о Стране Эсперантия, где будут царить свобода и доброта. Он спорил с теоретиком анархизма князем Петром Кропоткиным и в то же время для знакомых студентов переводил на японский труды Ленина и классиков марксизма, с которыми далеко не во всём был согласен. На допросе перед очередным изгнанием  откровенно заявил: «Большевизм я только изучаю…»

О своих духовных приоритетах сам Василий Яковлевич высказался так: «Зелёная звезда» помогла мне достичь большего, чем лампа — Алладину!» Действительно, у него был непререкаемый авторитет среди поклонников универсального языка свободного общения, поэтому в 1923 году Ерошенко выехал в Нюрнберг для участия в Международном конгрессе эсперантистов. Так как через несколько месяцев Вена должна была принять аналогичный форум всемирного уровня, в Европе он задержался. По счастливому стечению обстоятельств почти в те же сроки и также в столице Австрии состоялся представительный Конгресс людей с дефектами зрения. Россиянин не только побывал на всех этих слётах единомышленников, но и встретился в Париже с руководителем Всемирной организации слепых Жоржем Ревертом. Благодаря упорству и собственной неординарности ему удалось обменяться мнениями с выдающимися общественными деятелями и великими учёными, в том числе Бертраном Расселом и Альбертом Эйнштейном, сыграть в шахматы с Александром Алехиным, а к тому же прослушать краткие курсы общедоступных лекций в  Сорбонне и Геттингенском университете. Утолив жажду общения с интеллектуальной элитой Старого Света, уже с декабря 1924 философ и просветитель преподавал  в Московском Коммунистическом университете трудящихся Востока, а помимо  того, активно переводил русскую классику на японский.

Летом 1929 года неутомимый путешественник с группой творческих работников попал на Чукотку и обосновался на местной культбазе. В селе Лаврентия  произошла и долгожданная встреча с братом, служившим  там ветеринаром. Лингвист собирался разработать брайлевский шрифт чукотского языка, но почему-то не преуспел, зато знаток восточной медицины успешно лечил оленеводов, которые прозвали его Какомэй, что означает «чудо». Когда каюры научили его собирать ездовых собак в упряжку и различать их на ощупь, по лаю и взвизгиванию, самонадеянный «вожатый» стал наведываться в отдалённые яранги. Как-то на маршруте завьюжило. Утомлённый тотальник задремал, а очнулся, почувствовав, что нарты стоят, потому что постромки соскочили. Умный и верный колымский  пёс Амико, оправдав почётный статус вожака, всё-таки вернулся со всей «упряжной» сворой и выкопал из-под снега замерзавшего хозяина.

После поразительного спасения экстремал по призванию всерьёз собирался пройти с четвероногим поводырём от Обуховки до Владивостока. Не удалось, но знатный ходок не раз говаривал: «Я дороги не боюсь. А с надёжным проводником и вовсе не страшно. В дороге человек постигает самого себя лучше, чем под домашним арестом!» Выходит, авторитетная в кругах ерошенковедов переводчица Надежда Андрианова-Гордиенко была отчасти права, называя своего кумира «наследником свободолюбивых слепых гомеров-кобзарей…»

Возвратившись из полярной пустыни, Василий Яковлевич  несколько месяцев преподавал русский язык и математику в Нижегородской  профтехшколе слепых, а затем опять на пару лет осел в столице, работая корректором в девятнадцатой типографии рельефного шрифта, при этом во время летнего отпуска ухитрился «прошвырнуться» по Кавказу.

В ноябре 1934 года Наркомпрос Туркменской ССР пригласил Ерошенко поучаствовать в ликвидации беспризорности среди «тёмных» сирот чрезвычайно отсталого региона. Надо заметить, что подвижник совсем недолго поработал инспектором в Ашхабаде, а через полгода по доброй воле оказался в пограничной глухомани — самой южной точке Советского Союза, и близ Кушки, в селе Моргуновка, создал  первый в республике детский дом для слепых, впоследствии преобразованный в школу-интернат. Будучи воспитателем, преподавателем и директором пристанища страждущих поклонник экспериментов безропотно взвалил на свои плечи непомерно тяжкий груз будничных забот. Он надеялся, что малышам с дефектами зрения отличным примером для подражания послужат незрячие педагоги. Действительно, немного полегчало, когда после настойчивых уговоров из Москвы со всеми домочадцами  прибыли Антон Иванов и Зинаида Шамина, которая впоследствии с волнением вспоминала: «Крайне запущенные дети поначалу просто не понимали многих вещей. Их приходилось учить самостоятельно одеваться, пользоваться ложкой и вилкой…»

У Василия Яковлевича никогда не было собственных детей, но ему удалось  в разноплеменном и всевозрастном коллективе установить почти семейные взаимоотношения. Не зря  местные ребятишки называли его  Урус-ата, то есть русский отец. Взрослые «аборигены»  его имя и отчество тоже переделали на свой лад. Именно Васья Клыч заложил основы среднеазиатской тифлопедагогики. Он же изобрёл рельефно-точечный алфавит для туркменского языка и подготовил на нём первые рукописные учебники. В захолустной глубинке возникла и успешно функционировала настоящая коммуна, где ребята разных национальностей дружно учились и трудились. Под присмотром старших они обрабатывали огород, ухаживали за домашней птицей, лошадью и  коровой. До конца дней любимый наставник получал от бывших воспитанников письма со словами благодарности за отличную подготовку к тяготам самостоятельного существования в пору  трагичного лихолетья.

Сразу после Великой Победы Ерошенко трудился в Загорской музыкальной школе-интернате для военноослепших, помогая искалеченным фронтовикам поверить в себя. Он обучал их сосредоточенности во мраке и независимости движений. Интуитивный кудесник воспитания охотно делился опытом раскрепощения скрытых резервов организма, но почему-то не нашлось прямых продолжателей его бескорыстной миссии облагораживания телесных и духовных сущностей. Так и  не удалось восстановить уникальную методику, которую разработал и применял мастер, а ведь, как ни странно, после года усиленных занятий под его руководством заурядные беспризорники  начинали свободно говорить по-английски и по-японски.

С октября 1946-го по июнь 1948 года Ерошенко преподавал язык Шекспира в Московском институте для слепых детей, в котором когда-то учился сам. Так как после войны катастрофически не хватало учебников, «рядовой» советский учитель принял беспрецедентное решение и отправил в Лондонский  Королевский колледж письмо с просьбой о помощи. Посол по делам незрячих Уильям Меррик ответил незамедлительно, а в  мае из Великобритании доставили всю необходимую методическую литературу.

Подозрительная активность невероятно реабилитированного деятеля настораживала — «кабы чего не вышло!» Негодование чиновников зашкаливало, когда наставник младшеклассников брал группу тотальников и  вёл на пруд в Сокольники купаться. Перестраховщиков не убеждали рассказы о  заплывах в бурном Индийском океане, когда лишённые зрения бирманские ребятишки отправлялись навстречу волнам на дрессированном слоне и ныряли прямо с его спины, а порезвившись в морской воде, живые и здоровые, тем же манером возвращались на берег. Устав сражаться со столичными бюрократами, Ерошенко, «от греха подальше», сбежал в Узбекистан и пару лет работал в Ташкентской школе ликбеза слепых, а в июне 1951 года совершил последний «бросок в неизведанное», посетив Якутию. Не исключено, что именно длительные отлучки в национальные районы как раз и уберегли языковеда от очередных неприятностей на Родине, а наличие «приближённого к властям и почему-то неприкосновенного» учёного мужа, регулярно отправляющего корреспонденции за рубеж, спасло его довольно обеспеченных родственников от жёстких репрессий.

Естественно, при постоянных переездах были безвозвратно утрачены оригиналы некоторых произведений и львиная доля огромной переписки. В разные годы роковым образом трижды повторялись «странные» пожары. Так погибли многие важные документы и почти все уникальные дневники. Потеря рельефно-точечных сокровищ стала настоящей трагедией, которая спровоцировала неожиданные всплески мучительной хандры.

Никогда не забывая о милой сердцу Обуховке, несгибаемый путник по возможности налаживал почтовую связь с родителями и сёстрами, а позже — и с любимыми племянницами. Даже на очень Дальнем Востоке он мог рассчитывать на поддержку близких, в том числе и материальную. В промежутках между странствиями или  в редкие каникулы учитель божьей милостью обожал отдыхать в отчем краю, набираясь сил перед очередной рискованной экспедицией.

Зная, что тяжким недугом приговорён к скорой смерти, как бы закольцевав череду экстремально-экзотических странствий, летом 1952 года Ерошенко возвратился в родовое гнездо. В свои последние дни он много работал, приводя в порядок громадные залежи брайлевских драгоценностей, которые вновь скопились назло завистникам. Самый неординарный из плеяды славных сынов Белгородчины и предположить не мог, что тщательно систематизированный и упакованный архив вскоре после его смерти будет торопливо вывезен и безжалостно сожжён! Нерасшифрованные бумаги, скорее всего, исчезли в топке котельной близлежащего учебно-производственного предприятия, а в акте вандализма втёмную были задействованы незрячие.

Василий Яковлевич говорил близким: «Никуда уже отсюда не уеду, буду умирать здесь, где родился. Умирать и слушать обуховских соловьёв! — Не забыл он и про краткую эпитафию: — Когда умру, пусть на могильном камне выбьют всего три слова — «Жил, путешествовал, писал…» Увы, даже завещанная скромная воля покойного не была исполнена. 23 декабря наш соотечественник скончался и похоронен на сельском кладбище, рядом с родителями. В 2009 году там установлен семейный некрополь из чёрного мрамора.

Надо заметить, что «Старооскольский краеведческий музей» уже более четверти века имеет  структурное подразделение в селе  Обуховка, где на одноимённой улице открыт Дом-музей Василия Яковлевича. По доброй традиции, ежегодно в день рождения земляка там проводится литературная гостиная «Ерошенковская суббота», в которой обязательно активно участвуют местные незрячие во главе с Игорем Чертовым. Радушные хозяйки очага культуры — три Татьяны (Новикова, Захарова и Колесникова) — проводят гостей по уютным залам, где бережно хранятся многочисленные реликвии. Среди них и портрет мыслителя кисти белгородского художника Купреева. Выразительный облик утончённого лирика невольно вызывает тёплое чувство: волнистые льняные  волосы до плеч, нежное, чуть женственное лицо, плотно закрытые глаза и чуть склонённая вправо голова… Визуальный образ дополняет фотография в полный рост, на которой он с котомкой и гитарой за спиной, а в руке надёжная трость, похожая на посох легендарных калик перехожих. Внимательно осмотрев постоянно обновляемую экспозицию, экскурсанты обязательно отправляются к памятнику напротив мемориального здания, а завершается маршрут возле могилы скитальца, которая превратилась в культовое место поклонения почитателей его таланта.

Вполне логично, что к столетию В.Я. Ерошенко его имя было присвоено Белгородской государственной специальной библиотеке для слепых. Теперь в ней регулярно проходят «Брайлевские чтения», включающие различные формы интерактивного общения. В Старооскольской местной организации ВОС проведён тематический конкурс, в котором  приняли участие 11 незрячих. Сначала брайлисты довольно быстро и выразительно читали вслух сказку знаменитого земляка из новой книги «Орлиные души», изданной в 2016 году в рамках инновационного социального проекта «Мир на кончиках пальцев», в котором сотрудничали представители  России, Украины и Германии. Данное издание одновременно предназначено для слабовидящих и тотальников, поэтому плоскопечатный текст с укрупненными буквами дублируется рельефно-точечным шрифтом. Затем инвалиды по зрению соревновались в скоростном письме грифелем. С диктантом по мотивам биографии земляка успешно справились абсолютно все. В заключительной тематической викторине конкурсанты боролись за почётное звание «Лучший эрудит».

Сказочник и полиглот много печатался при жизни, а в 1959 году в Токио вышло трёхтомное собрание сочинений классика. В Российской Федерации он пока гораздо менее известен. Правда, мощный всплеск интереса к загадочной личности произошёл в июле 1957 года, когда  настырные ребята из японской делегации, прибывшие на VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, безуспешно разыскивали в Москве монумент великому россиянину и его музей. Комсомольские вожаки, служители культуры и писатели оказались не в состоянии помочь гостям, лишь в «компетентных органах» сообщили, что действительно был такой учитель, но пять лет назад тихо скончался.

После скандальных розысков Владимиром Роговым наконец-то была подготовлена первая отечественная публикация о Ерошенко. Александр Харьковский выпустил в свет книгу «Человек, увидевший мир», а через 20 лет в издательстве «Наука» вышел авторский томик «Избранное». Особенно бережно к творчеству земляка относятся на его малой родине. В 1962 году Белгородское книжное издательство выпустило сборник «Сердце орла» со вступительной статьёй Р. Белоусова. Следует добавить, что к вековому юбилею уникального просветителя был выпущен памятный почтовый конверт с его портретом. Тогда  же в Белгороде напечатана работа Бориса Осыкова, а в столичном ИПТК «Логосвос» — брошюра Анны Сизовой. Соответствующими материалами отметились альманах «Прометей» и журнал «Подъём». Конечно, в «мировой паутине» тоже есть обычные и озвученные тексты, посвящённые творчеству загадочного тотальника и переводы его книг. Руководительница  Международной научно-исследовательской группы «Василий Ерошенко и его время» Юлия Патлань из Киева недавно подарила любителям творчества «гражданина мира» запись хора Юозаса Кайриса из Вильнюса. Литовцы исполняют положенное на музыку стихотворение странствующего философа-эсперантиста «Homarano», что значит  «Любовь к людям»:

Я зажёг в своём сердце костёр,

С ним и в бурю не будет темно.

Я в груди своей пламя простёр,

И умру — не угаснет оно.

Лей, костёр, ласку жизни и новь,

Вейся, пламя, бессмертно горя!

Мой костер — к людям Мира любовь,

Пламя — вольного завтра заря!

           Владимир Бухтияров