Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

МОЯ РОДОСЛОВНАЯ

ВОПРЕКИ ДУРНОЙ НАСЛЕДСТВЕННОСТИ

(Заметки по истории рода)

В детском возрасте я не обращал особого внимания на вялотекущую наследственную болезнь, «съедающую» поле зрения, ослабляющую ночное видение и называемую в народе «куриной слепотой», хотя уже тогда мог неожиданно в сумерках свалиться в канаву или треснуться лбом о перекладину пожарной лестницы к недоумению идущего впереди товарища, естественно, заметившего опасность и легко от неё уклонившегося.

ОТЕЦ

Павел Иванович, 1901 года рождения, в ногу с XX веком пережил революции, войны, коллективизацию, индустриализацию, «гулагизацию»… Он даже больше страдал глазами, но с 15 лет вдали от семьи работал телеграфистом на железнодорожной станции Кемь. Служил в Красной Армии, едва не погиб в 1920-м при выполнении задания командования, заблудившись в зимнем лесу в морозную январскую ночь.

В 1931-м папа консультировался в платной ленинградской клинике и впервые  услышал, что у него врождённый неизлечимый пигментный ретинит. Так по-учёному звали тогда «куриную слепоту», а ныне именуют ещё мудрёнее: «абиотрофия сетчатки». Вскоре его основное заболевание осложнилось. Местные врачи, не в силах поставить верный диагноз и справиться с его недугами, рекомендовали немедля ехать в  Одессу к великому окулисту Филатову. Там его «обрадовали завидным букетом»: хронической воспалительной глаукомой, прогрессирующей катарактой  и наследственным пигментным ретинитом.

 Оба глаза прооперировал сам академик Владимир Филатов и настолько удачно, что с 1940-го и до конца дней у папы держалось нормальное внутриглазное давление при утренней и вечерней «закапочке» однопроцентным раствором пилокарпина.

Вопреки глазным недугам отец заочно окончил ленинградский финансово-экономический институт, преподавал в петрозаводском техникуме,   занимал серьёзный пост в тресте «Карелгранит».

Ещё дважды побывал в Одессе для лечения пигментного ретинита: в 1941-м — прошёл курс инъекций рыбьего жира, там его застала война, и он едва добрался домой; в 1945-м — курс тканевой терапии. К моменту возвращения папы ранней весной я со скарлатиной мёрз в тотемской инфекционной больнице, и родители принесли немыслимый по тем временам гостинец —  целый газетный кулёк (пластиковых пакетов ещё не было) яблок и груш, вызвавших настоящий шок!

Однако я перескочил через Отечественную войну и должен вернуться в осень 1941-го к эвакуации из Петрозаводска на баржах через Онежское озеро под немецкими бомбами. Тихий приют нашли только в Тотьме, маленьком городке Вологодчины. Как единственный на всю округу дипломированный специалист отец получил место главного бухгалтера пристани Тотьма Сухонского речного пароходства. Напряжённая работа при слабеющем зрении, лишения, голод, переживания за семью, в которой безработные мать, жена и два сына, привели к полной слепоте. При поддержке мамы папа продолжал работать, держа всю бухгалтерию в голове. А с 13-летнего возраста старший братик Толя сопровождал его в разных поездках, например, на балансовые комиссии в Вологду, где отец поражал зрячих коллег знанием дела и глубиной экономического анализа.

После войны он работал главбухом по году на мясокомбинатах Каунаса и Ворошиловграда и до пенсии — в Петрозаводской конторе «Мелиоводстрой». Выдержал все гонения на слепого, включая недобросовестные подсовывания на подпись фиктивных документов, вырастил сыновей и дал обоим высшее образование.

 В 1954 — 1955-м профессор Ленинградского института глазных болезней Александр Гастев удалил папе незрелые катаракты. В результате отец к общей неописуемой радости увидел лица повзрослевших на десятилетие близких, обрёл способность самостоятельно читать, писать и ходить. «Избавился от крепостной зависимости», — с удовольствием повторял он и записал: «Мне повезло, что встретил на своём пути таких замечательных людей, как В.П. Филатов и А.А. Гастев, сохранивших и вернувших драгоценные крупицы зрения, сделавших мою жизнь полнее и радостнее. Светлую память о них я навсегда сохраню в своём сердце».

Обладая пытливым аналитическим умом, папа тщательно вычитывал и собирал доступные статейки про глазные заболевания, рекомендации по их лечению, написал трактат «Пигментный ретинит в роду Прошутинских» с посвящением «Моему потомству. Прочтите внимательно», где изложил историю проявления нашей патологии. «По свидетельству моей матушки, тётя моего отца Ивана со стороны матери даже в квартире ходила на ощупь, с протянутыми вперёд руками, а сестра отца плохо видела лишь по вечерам. Как обстояло со зрением у родителей отца, которых я не застал в живых, и у него самого, утонувшего в 22  года, мне неизвестно. Но судя по прилагаемой схеме родословной, бабушка и отец являлись носителями наследственной болезни, проявившейся со всей очевидностью в следующем поколении, то есть у меня и брата», — резюмировал исследователь. А я добавлю за него — «у моего младшего сына и внука» (то есть автора и его сына). Дочь моя Ирина не получила в наследство сей недуг и детям не передала! Мерзопакостная дегенерация сетчатки избирательно ползёт по цепочке поколений, но, как изволил пошутить мой сынок Юрий, кандидат психологических наук: «Лучше она, чем наследственные слабоумие или сифилис»!

Папа создал базовый вариант нашей родословной,  её продолжил мой старший брат Анатолий и передал мне, но завершить повесть у меня не получается. Да и надо ли? По земле уже бегают наши правнуки. Будут ли им интересны семейные «преданья старины глубокой»?

В середине 30-х отец вступил в Общество слепых, и 40 лет (за исключением эвакуации) был его активным, не формальным членом. Самостоятельно освоил рельефно-точечный шрифт, бегло читал пальцами левой руки и мог писать. Карельское правление постоянно привлекало его к интеллектуальной работе, ежегодно — в качестве председателя республиканских ревизионных комиссий, чьи нудные акты и документы мне, мальчишке, доводилось вслух вычитывать родителю и править по его указаниям перед докладами в Москве, что делал я, винюсь, с крайней неохотой, а порой и саботажем.

Папа до последнего вздоха так и не смог установить генетическую закономерность передачи нашего недуга, найти способ упреждающего противодействия его грозному коварству, и с тревожным возгласом: «Стасик, я умираю!» — мгновенно умер на моих руках 5 апреля 1975 года.

СЫН

Итак, я — следующий в роду дегенератик. Старшего брата, хвала Богу, эта участь обошла, пощадила и его детей. А я, как сказано выше, на неё не реагировал и в феврале 1953-го, очарованный впервые увиденными наяву боями боксёров, пришёл в секцию. Через неделю смерть (ныне толкуют — убийство) Сталина вызвала  испуг, что жизнь непременно  остановится и желанные занятия боксом прервутся. Оказалось, вожди периодически сменяются, а жизнь людей продолжается…

В 1958-м перед своим 20-летием я выиграл чемпионат РСФСР, четырежды добивался бронзовых наград, в том числе на II (1959) и III (1963) Спартакиадах народов России.

Неуклонно росла близорукость, и окулисты не раз мягко пытались отлучить меня от бокса, но начальство вставало на дыбы  за молодого мастера спорта СССР, лидера сборной, да и сам я был не склонен оставлять ринг, над которым в петрозаводском Доме физкультуры тренер установил для меня дополнительное освещение.

 Однажды на матчевой встрече в Баку я вышел на открытую арену в парке приблизительно в тот сумеречный час, когда куры укладываются на покой, и почувствовал некий неуют в глазах. Расплывающийся силуэт противника нанёс акцентированный удар, под рёв трибун — второй-третий. Они, конечно, не вернули мне остроту зрения, но я выстоял, так как находился в приличной форме. В том бездарно проигранном поединке наполучал по голове больше, чем за всю предыдущую карьеру, и впервые задумался о роли отмирающей сетчатки в моих поражениях.

Через год вместо бокса занялся новым не только для себя, но и всей страны делом освоения и применения электронно-вычислительных машин (ЭВМ), математических методов и программирования. В предшествующие годы я не только дрался, но с приключениями окончил пединститут и получил диплом «учителя математики и черчения средней школы». В наступившую ЭВМную эпоху готовых специалистов для вычислительных центров в державе не было, поэтому учителя физики привлекались к их обслуживанию, а математики — к созданию программ. Наша первая машина «Минск-1» шкафами, напичканными электронными колбами, занимала целый этаж, а специальным генератором и вспомогательным оборудованием — другой. Оперативной памяти всего 1024 ячейки в 37 двоичных разрядов, возможностей было гораздо меньше, чем ныне в простейшем «мобильнике», тем более, «персоналке», однако, творили…

Техника непрерывно совершенствовалась, высоколобые теоретики заговорили об автоматизированных системах управления (АСУ), и даже в масштабах государства. КарНИИЛП, где я оказался в ходе организационных преобразований карельской науки, занялся «асунизацией» лесной промышленности как ведущая организация Минлесдревбумпрома СССР. На этом курсе в 1974-м я защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата экономических наук, через десять лет получил учёное звание старшего научного сотрудника, двадцать лет возглавлял лабораторию и был учёным секретарём координационного совета отрасли по разработке «АСУ в лесу».

Последние десять лет при советской власти ежегодно посещал Московский институт глазных болезней имени Гельмгольца. Лечили там «курослепых» со всего мира инъекциями энкада и тауфона под конъюнктиву и внутримышечно, «остроумно» обнадёжив при первом посещении, что «умрём зрячими», если не будем переутомляться.

Я же себя никогда не щадил: ходил в лыжные походы с ночёвкой в палатках, сплавлялся на байдарках по бурным рекам, поднимался на хребты Приполярного Урала, Алтая, Прибайкалья, Тянь-Шаня, Камчатки, Кавказа, в 44 года с 22-летним сопровождающим «сбегали» на Эльбрус из альплагеря Баксан, где были судимы и дисквалифицированы за «самоволку».

 Моё кредо: коли природа осаждает ил-пигмент на глазное дно, надо гнать кровь, чтобы своим напором смывала вредоносные осадки. И гоню, уже 75 лет. Встретились недавно с доктором, пытавшимся оградить меня от бокса, он и сказал, что все мои сверстники с таким заболеванием давным-давно ослепли… А я по-новому стегаю себя длинным бегом, одолел пять марафонов: три в Королёве, по одному в Ла-Рошели и Лос-Анджелесе (рассказывал о них на страницах «НЖ»). Зачем стегаю? Да чтобы умереть немножечко зрячим и на своих ногах, как папа.

ВНУК

Старшего сына Юру, которому сейчас 52 года, тоже не баловал. С пяти лет брал в походы выходного дня: 1-го и 9-го мая иногда просыпались в палатке, припудренной свежим снегом. С той же палаткой и 6-летним сынком летал  на научные конференции в Ригу и оттуда в Москву. В палатке ночевали на море и реке Гауе, где мальчик чуть не наступил на извивающуюся гадючку.

Через город одного отправлял его в детский сад, в аспирантское лето он под присмотром проводника приезжал ко мне в Москву, став постарше, на каникулах работал в биологических экспедициях. Куда денешься, если у отца-изверга был пунктик: вырастить из сына абсолютно самостоятельного и деятельного человека.

 Однако к школе он питал отвращение, поэтому, получив троечный аттестат, устроился сборщиком на радиозавод, оттуда напросился в десантные войска, так как до армии совершил несколько парашютных прыжков. Попал в разведроту знаменитой псковской дивизии. В ночных марш-бросках и тактических занятиях во всей остроте прочувствовал коварство нашей наследственности. В особо тяжкие моменты утешался мыслью, что деду тогда, в Гражданскую, наверное, было потруднее и пострашнее,  поэтому терпел, никогда не «косил» и отслужил полных два года. В 1981-м летом перед «дембелем» разведчики  сидели двое суток  на  аэродроме, ожидая отправки в Польшу, где недовольство коммунистическим режимом привело к серьёзным волнениям. К счастью, события развивались не по сценарию Венгрии, Чехословакии, Афганистана. Полёт отменили, и Юра вернулся домой, где его уже ждала служба парашютистом-пожарным авиолесоохраны. По иронии судьбы, ровно через 10 лет августовский путч 1991 года тоже застал его на военных сборах в бригаде спецназа.

Леса охранял 8 лет. Быстро получил должность инструктора  парашютно-пожарной группы, с которой совершил более 100 производственных прыжков в пылающие леса Карелии, Северо-Запада, Иркутской области, Бурятии, Якутии. Выполнил норматив первого разряда по парашютному многоборью. Летом бывало очень жарко и тяжко, зимой одолевало безделье или никчёмное дело вроде расчистки снега. Неожиданно для всех решил Юра податься в психологи. Поступил на заочные подготовительные курсы в Ленинградский университет, после их окончания автоматически попал в студенты. Незаметно пролетели годы учёбы, он простился с небом, огнём,  имея в активе около 460 прыжков с парашютом, и устроился на работу медицинским психологом в психоневрологический диспансер. В конце 90-х потерпел неудачу в попытке создать и развить собственную лечебную фирму, обратился к учебно-научной деятельности в педагогической академии (родительском пединституте). С 2003-го — кандидат наук, сейчас — доцент кафедры психологии петрозаводского университета. У него четверо дочерей без явных признаков дегенерации сетчатки, правда, от разных жён.

 Сын увлечён ходовой  охотой c собаками на крупного зверя. Узкое поле зрения не мешает быстро и метко стрелять из любимого карабина. Оно отчасти стабилизируется регулярным приёмом дорогих препаратов-БАДов и компенсируется достижениями технического прогресса: навигаторами, приборами ночного видения, мощными фонарями. Отсутствие других осложнений позволяет  ему пока обходиться без очков.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наш совместный с отцом срок пребывания в ВОС перевалил за 70 лет, а я молю Всевышнего, чтобы избавил сына и всех потомков от инвалидности, чтобы не рос за их счёт этот семейный рекорд. Старшие внучки уже свили свои гнёзда и вывели первых птенцов. В отличие от классика я нисколько не завидую тем, кто будет жить через пятьдесят, сто или тысячу лет после нас, и завещаю:

Потомки пусть продолжат род.

И здравомыслящий народ

На «бис» оценит их дела,

Таланта нить чтоб к ним вела.

А предки, завершая путь

И осознав бытия суть,

Вручат потомкам эстафету:

Нести добро по белу свету!

Станислав Прошутинский