МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
ВОПРЕКИ ДУРНОЙ НАСЛЕДСТВЕННОСТИ
(Заметки по истории рода)
В детском возрасте я не обращал особого внимания на вялотекущую наследственную болезнь, «съедающую» поле зрения, ослабляющую ночное видение и называемую в народе «куриной слепотой», хотя уже тогда мог неожиданно в сумерках свалиться в канаву или треснуться лбом о перекладину пожарной лестницы к недоумению идущего впереди товарища, естественно, заметившего опасность и легко от неё уклонившегося.
ОТЕЦ
Павел Иванович, 1901 года рождения, в ногу с XX веком пережил революции, войны, коллективизацию, индустриализацию, «гулагизацию»… Он даже больше страдал глазами, но с 15 лет вдали от семьи работал телеграфистом на железнодорожной станции Кемь. Служил в Красной Армии, едва не погиб в 1920-м при выполнении задания командования, заблудившись в зимнем лесу в морозную январскую ночь.
В 1931-м папа консультировался в платной ленинградской клинике и впервые услышал, что у него врождённый неизлечимый пигментный ретинит. Так по-учёному звали тогда «куриную слепоту», а ныне именуют ещё мудрёнее: «абиотрофия сетчатки». Вскоре его основное заболевание осложнилось. Местные врачи, не в силах поставить верный диагноз и справиться с его недугами, рекомендовали немедля ехать в Одессу к великому окулисту Филатову. Там его «обрадовали завидным букетом»: хронической воспалительной глаукомой, прогрессирующей катарактой и наследственным пигментным ретинитом.
Оба глаза прооперировал сам академик Владимир Филатов и настолько удачно, что с 1940-го и до конца дней у папы держалось нормальное внутриглазное давление при утренней и вечерней «закапочке» однопроцентным раствором пилокарпина.
Вопреки глазным недугам отец заочно окончил ленинградский финансово-экономический институт, преподавал в петрозаводском техникуме, занимал серьёзный пост в тресте «Карелгранит».
Ещё дважды побывал в Одессе для лечения пигментного ретинита: в 1941-м — прошёл курс инъекций рыбьего жира, там его застала война, и он едва добрался домой; в 1945-м — курс тканевой терапии. К моменту возвращения папы ранней весной я со скарлатиной мёрз в тотемской инфекционной больнице, и родители принесли немыслимый по тем временам гостинец — целый газетный кулёк (пластиковых пакетов ещё не было) яблок и груш, вызвавших настоящий шок!
Однако я перескочил через Отечественную войну и должен вернуться в осень 1941-го к эвакуации из Петрозаводска на баржах через Онежское озеро под немецкими бомбами. Тихий приют нашли только в Тотьме, маленьком городке Вологодчины. Как единственный на всю округу дипломированный специалист отец получил место главного бухгалтера пристани Тотьма Сухонского речного пароходства. Напряжённая работа при слабеющем зрении, лишения, голод, переживания за семью, в которой безработные мать, жена и два сына, привели к полной слепоте. При поддержке мамы папа продолжал работать, держа всю бухгалтерию в голове. А с 13-летнего возраста старший братик Толя сопровождал его в разных поездках, например, на балансовые комиссии в Вологду, где отец поражал зрячих коллег знанием дела и глубиной экономического анализа.
После войны он работал главбухом по году на мясокомбинатах Каунаса и Ворошиловграда и до пенсии — в Петрозаводской конторе «Мелиоводстрой». Выдержал все гонения на слепого, включая недобросовестные подсовывания на подпись фиктивных документов, вырастил сыновей и дал обоим высшее образование.
В 1954 — 1955-м профессор Ленинградского института глазных болезней Александр Гастев удалил папе незрелые катаракты. В результате отец к общей неописуемой радости увидел лица повзрослевших на десятилетие близких, обрёл способность самостоятельно читать, писать и ходить. «Избавился от крепостной зависимости», — с удовольствием повторял он и записал: «Мне повезло, что встретил на своём пути таких замечательных людей, как В.П. Филатов и А.А. Гастев, сохранивших и вернувших драгоценные крупицы зрения, сделавших мою жизнь полнее и радостнее. Светлую память о них я навсегда сохраню в своём сердце».
Обладая пытливым аналитическим умом, папа тщательно вычитывал и собирал доступные статейки про глазные заболевания, рекомендации по их лечению, написал трактат «Пигментный ретинит в роду Прошутинских» с посвящением «Моему потомству. Прочтите внимательно», где изложил историю проявления нашей патологии. «По свидетельству моей матушки, тётя моего отца Ивана со стороны матери даже в квартире ходила на ощупь, с протянутыми вперёд руками, а сестра отца плохо видела лишь по вечерам. Как обстояло со зрением у родителей отца, которых я не застал в живых, и у него самого, утонувшего в 22 года, мне неизвестно. Но судя по прилагаемой схеме родословной, бабушка и отец являлись носителями наследственной болезни, проявившейся со всей очевидностью в следующем поколении, то есть у меня и брата», — резюмировал исследователь. А я добавлю за него — «у моего младшего сына и внука» (то есть автора и его сына). Дочь моя Ирина не получила в наследство сей недуг и детям не передала! Мерзопакостная дегенерация сетчатки избирательно ползёт по цепочке поколений, но, как изволил пошутить мой сынок Юрий, кандидат психологических наук: «Лучше она, чем наследственные слабоумие или сифилис»!
Папа создал базовый вариант нашей родословной, её продолжил мой старший брат Анатолий и передал мне, но завершить повесть у меня не получается. Да и надо ли? По земле уже бегают наши правнуки. Будут ли им интересны семейные «преданья старины глубокой»?
В середине 30-х отец вступил в Общество слепых, и 40 лет (за исключением эвакуации) был его активным, не формальным членом. Самостоятельно освоил рельефно-точечный шрифт, бегло читал пальцами левой руки и мог писать. Карельское правление постоянно привлекало его к интеллектуальной работе, ежегодно — в качестве председателя республиканских ревизионных комиссий, чьи нудные акты и документы мне, мальчишке, доводилось вслух вычитывать родителю и править по его указаниям перед докладами в Москве, что делал я, винюсь, с крайней неохотой, а порой и саботажем.
Папа до последнего вздоха так и не смог установить генетическую закономерность передачи нашего недуга, найти способ упреждающего противодействия его грозному коварству, и с тревожным возгласом: «Стасик, я умираю!» — мгновенно умер на моих руках 5 апреля 1975 года.
СЫН
Итак, я — следующий в роду дегенератик. Старшего брата, хвала Богу, эта участь обошла, пощадила и его детей. А я, как сказано выше, на неё не реагировал и в феврале 1953-го, очарованный впервые увиденными наяву боями боксёров, пришёл в секцию. Через неделю смерть (ныне толкуют — убийство) Сталина вызвала испуг, что жизнь непременно остановится и желанные занятия боксом прервутся. Оказалось, вожди периодически сменяются, а жизнь людей продолжается…
В 1958-м перед своим 20-летием я выиграл чемпионат РСФСР, четырежды добивался бронзовых наград, в том числе на II (1959) и III (1963) Спартакиадах народов России.
Неуклонно росла близорукость, и окулисты не раз мягко пытались отлучить меня от бокса, но начальство вставало на дыбы за молодого мастера спорта СССР, лидера сборной, да и сам я был не склонен оставлять ринг, над которым в петрозаводском Доме физкультуры тренер установил для меня дополнительное освещение.
Однажды на матчевой встрече в Баку я вышел на открытую арену в парке приблизительно в тот сумеречный час, когда куры укладываются на покой, и почувствовал некий неуют в глазах. Расплывающийся силуэт противника нанёс акцентированный удар, под рёв трибун — второй-третий. Они, конечно, не вернули мне остроту зрения, но я выстоял, так как находился в приличной форме. В том бездарно проигранном поединке наполучал по голове больше, чем за всю предыдущую карьеру, и впервые задумался о роли отмирающей сетчатки в моих поражениях.
Через год вместо бокса занялся новым не только для себя, но и всей страны делом освоения и применения электронно-вычислительных машин (ЭВМ), математических методов и программирования. В предшествующие годы я не только дрался, но с приключениями окончил пединститут и получил диплом «учителя математики и черчения средней школы». В наступившую ЭВМную эпоху готовых специалистов для вычислительных центров в державе не было, поэтому учителя физики привлекались к их обслуживанию, а математики — к созданию программ. Наша первая машина «Минск-1» шкафами, напичканными электронными колбами, занимала целый этаж, а специальным генератором и вспомогательным оборудованием — другой. Оперативной памяти всего 1024 ячейки в 37 двоичных разрядов, возможностей было гораздо меньше, чем ныне в простейшем «мобильнике», тем более, «персоналке», однако, творили…
Техника непрерывно совершенствовалась, высоколобые теоретики заговорили об автоматизированных системах управления (АСУ), и даже в масштабах государства. КарНИИЛП, где я оказался в ходе организационных преобразований карельской науки, занялся «асунизацией» лесной промышленности как ведущая организация Минлесдревбумпрома СССР. На этом курсе в 1974-м я защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата экономических наук, через десять лет получил учёное звание старшего научного сотрудника, двадцать лет возглавлял лабораторию и был учёным секретарём координационного совета отрасли по разработке «АСУ в лесу».
Последние десять лет при советской власти ежегодно посещал Московский институт глазных болезней имени Гельмгольца. Лечили там «курослепых» со всего мира инъекциями энкада и тауфона под конъюнктиву и внутримышечно, «остроумно» обнадёжив при первом посещении, что «умрём зрячими», если не будем переутомляться.
Я же себя никогда не щадил: ходил в лыжные походы с ночёвкой в палатках, сплавлялся на байдарках по бурным рекам, поднимался на хребты Приполярного Урала, Алтая, Прибайкалья, Тянь-Шаня, Камчатки, Кавказа, в 44 года с 22-летним сопровождающим «сбегали» на Эльбрус из альплагеря Баксан, где были судимы и дисквалифицированы за «самоволку».
Моё кредо: коли природа осаждает ил-пигмент на глазное дно, надо гнать кровь, чтобы своим напором смывала вредоносные осадки. И гоню, уже 75 лет. Встретились недавно с доктором, пытавшимся оградить меня от бокса, он и сказал, что все мои сверстники с таким заболеванием давным-давно ослепли… А я по-новому стегаю себя длинным бегом, одолел пять марафонов: три в Королёве, по одному в Ла-Рошели и Лос-Анджелесе (рассказывал о них на страницах «НЖ»). Зачем стегаю? Да чтобы умереть немножечко зрячим и на своих ногах, как папа.
ВНУК
Старшего сына Юру, которому сейчас 52 года, тоже не баловал. С пяти лет брал в походы выходного дня: 1-го и 9-го мая иногда просыпались в палатке, припудренной свежим снегом. С той же палаткой и 6-летним сынком летал на научные конференции в Ригу и оттуда в Москву. В палатке ночевали на море и реке Гауе, где мальчик чуть не наступил на извивающуюся гадючку.
Через город одного отправлял его в детский сад, в аспирантское лето он под присмотром проводника приезжал ко мне в Москву, став постарше, на каникулах работал в биологических экспедициях. Куда денешься, если у отца-изверга был пунктик: вырастить из сына абсолютно самостоятельного и деятельного человека.
Однако к школе он питал отвращение, поэтому, получив троечный аттестат, устроился сборщиком на радиозавод, оттуда напросился в десантные войска, так как до армии совершил несколько парашютных прыжков. Попал в разведроту знаменитой псковской дивизии. В ночных марш-бросках и тактических занятиях во всей остроте прочувствовал коварство нашей наследственности. В особо тяжкие моменты утешался мыслью, что деду тогда, в Гражданскую, наверное, было потруднее и пострашнее, поэтому терпел, никогда не «косил» и отслужил полных два года. В 1981-м летом перед «дембелем» разведчики сидели двое суток на аэродроме, ожидая отправки в Польшу, где недовольство коммунистическим режимом привело к серьёзным волнениям. К счастью, события развивались не по сценарию Венгрии, Чехословакии, Афганистана. Полёт отменили, и Юра вернулся домой, где его уже ждала служба парашютистом-пожарным авиолесоохраны. По иронии судьбы, ровно через 10 лет августовский путч 1991 года тоже застал его на военных сборах в бригаде спецназа.
Леса охранял 8 лет. Быстро получил должность инструктора парашютно-пожарной группы, с которой совершил более 100 производственных прыжков в пылающие леса Карелии, Северо-Запада, Иркутской области, Бурятии, Якутии. Выполнил норматив первого разряда по парашютному многоборью. Летом бывало очень жарко и тяжко, зимой одолевало безделье или никчёмное дело вроде расчистки снега. Неожиданно для всех решил Юра податься в психологи. Поступил на заочные подготовительные курсы в Ленинградский университет, после их окончания автоматически попал в студенты. Незаметно пролетели годы учёбы, он простился с небом, огнём, имея в активе около 460 прыжков с парашютом, и устроился на работу медицинским психологом в психоневрологический диспансер. В конце 90-х потерпел неудачу в попытке создать и развить собственную лечебную фирму, обратился к учебно-научной деятельности в педагогической академии (родительском пединституте). С 2003-го — кандидат наук, сейчас — доцент кафедры психологии петрозаводского университета. У него четверо дочерей без явных признаков дегенерации сетчатки, правда, от разных жён.
Сын увлечён ходовой охотой c собаками на крупного зверя. Узкое поле зрения не мешает быстро и метко стрелять из любимого карабина. Оно отчасти стабилизируется регулярным приёмом дорогих препаратов-БАДов и компенсируется достижениями технического прогресса: навигаторами, приборами ночного видения, мощными фонарями. Отсутствие других осложнений позволяет ему пока обходиться без очков.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Наш совместный с отцом срок пребывания в ВОС перевалил за 70 лет, а я молю Всевышнего, чтобы избавил сына и всех потомков от инвалидности, чтобы не рос за их счёт этот семейный рекорд. Старшие внучки уже свили свои гнёзда и вывели первых птенцов. В отличие от классика я нисколько не завидую тем, кто будет жить через пятьдесят, сто или тысячу лет после нас, и завещаю:
Потомки пусть продолжат род.
И здравомыслящий народ
На «бис» оценит их дела,
Таланта нить чтоб к ним вела.
А предки, завершая путь
И осознав бытия суть,
Вручат потомкам эстафету:
Нести добро по белу свету!
Станислав Прошутинский