ТВОРЧЕСТВО НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ

ПАРЕНЬ ЧТО НАДО
          Рассказ

Посещение кладбища для Николая Сергеевича было чем-то вроде трудовой повинности. Но, несмотря на это, он три раза в год безропотно сопровождал свою жену Антонину Михайловну в поездках на старый запущенный погост, где под двумя раскидистыми берёзами как-то уютно, если так можно сказать о кладбище, упокоились родители жены. 

 Обычно в мае они приезжали, чтобы, по выражению Антонины Михайловны, «обиходить могилки», а в июле и сентябре они бывали там в дни ухода родителей жены из жизни.

  Май в этом году выдался холодный, а после дня Победы даже высыпал крупный град. Установилась затяжная пасмурная погода с холодными влажными ветрами, пахнущими снегом.

— Давай-ка завтра поедем на кладбище, а то ещё чего доброго дожди зарядят, — сказала Антонина Михайловна, доглядев очередную часть одного из бесконечных телевизионных сериалов. Николай Сергеевич только вздохнул в ответ.

На другой день, погрузив в багажник своей зелёной «девятки» всё необходимое, они двинулись по ритуальному маршруту. Вела машину Антонина Михайловна. В отличие от мужа она любила эти поездки потому, что была единственным ребёнком в семье, и как любящая дочь продолжала заботиться о своих родителях даже после их смерти. А может, просто потому, что любила всегда и во всём порядок.

Они были не одни на кладбище. В придорожном кювете горел небольшой костёр: кто-то жёг мусор, в отдалении слышались негромкие голоса. Да полновластные хозяева таких уголков — вороны — чернели в березняке за дорогой, шумно обсуждая свои птичьи проблемы.

Время за работой летит незаметно. За пару часов Антонина Михайловна посадила цветы и навела порядок на этом пятачке земли. А Николай Сергеевич занимался малярными работами.  Вскоре на фоне жухлой прошлогодней травы приятно голубели оградка, скамейка и столик, стоящий между двумя памятниками. На результаты их труда с мраморной поверхности молча взирали лица родителей жены. Николай Сергеевич снял прорезиненные перчатки и достал из сумки, висящей на берёзовом сучке, термос с горячим чаем и бутерброды в пластиковом контейнере. Осторожно установив всё это на узкой поверхности памятника, сделал приглашающий жест рукой — прошу к столу, мадам.

— Спасибо, Коля, — просто сказала она, довольно улыбаясь. — Что-то я и вправду проголодалась на свежем воздухе, а ты свою «маслёнку» не забыл?

— Как можно, Тоня, — и Николай Сергеевич достал из внутреннего кармана куртки плоскую серебряную фляжку — подарок коллег в день его выхода на пенсию. Сама собой у них появилась традиция брать этот сосуд с собой в поездки. Открутив высокую пробку, наполнил её коньяком и неспешно выпил. Смачно крякнул и взял протянутый женой бутерброд.

— Тоня, ты посмотри, а погода-то наладилась.

— Ну да, это мама с папой радуются, что мы приехали.

Николай Сергеевич налил себе ещё одну крышечку и взглянул на фотографии тестя и тёщи. Странно, но их лица действительно выглядели довольными. Он кивнул им и опять не спеша вылил в себя приятно обжигающий напиток.

— Ты представляешь, Коля, как хорошо здесь будет летом? — возбуждённо говорила Антонина Михайловна, прихлёбывая из стаканчика горячий чай. Она говорила что-то ещё, но Николай Сергеевич уже не слушал её. «А вот кто будет нас навещать и «обихаживать» наши могилки, — думал он. — Нам ведь и самим уже за шестьдесят».

Мысль не давала покоя, пока они шли к машине. Костерок в придорожной канаве уже догорел и лишь слегка дымился.

— Давай-ка, присыплем его земелькой, а то мало ли чего, — и Антонина Михайловна, ловко орудуя граблями, завалила едва тлеющие угли влажноватым песком.

В то время, как она справлялась с этой нехитрой работой, Николая Сергеевича что-то заставило обернуться. Его внимание привлекла одна могила. Привлекла своей заброшенностью. Она совсем сравнялась с землёй. Неопределённого цвета тумбочка с прибитой к ней в виде креста деревянной планкой печально склонилась в сторону дороги. Он подошёл к могиле ближе. Едва различимая надпись на планке гласила: «Василий Лопарёв». Рядом неумело изображён якорь и пониже в скобках: «Парень что надо».

— Ё-моё! — невольно вырвалось у него. — Васька!

— Кто это, Коля? — спросила подошедшая Антонина Михайловна.

— Да Васька же Лопарёв, — ответил он, не отводя взгляд от деревянной планки.

— Ты уверен?

— Да вот же написано: «Парень что надо»
и якорь, вон, посмотри!

Не раздумывая, Антонина Михайловна взялась за грабли, приводя в порядок и этот клочок земли. Николай Сергеевич выровнял тумбу и с помощью двух булыжников укрепил её.

— Подожди, Коля,  — Антонина Михайловна присела перед тумбой. — Тут что-то написано.

С большим трудом им удалось разобрать: «9-ое мая 1998 г.».

— Умер в свой любимый праздник, — потрясённо выдавил Николай Сергеевич. Он достал из кармана заветную «маслёнку» и до краёв наполнил походную чарку. Подошёл к тумбе и легонько постучал по ней этим бокальчиком. — Ну, Василий,  — и запнулся, не зная, что говорить в таких случаях…

— Царствие небесное, — подсказала жена.

— Да, да, царствие небесное, — повторил он, бросив на неё благодарный взгляд. И, шумно выдохнув, быстро, в один глоток, выпил. Немного постояв, снова наполнил чарочку, а затем, наклонившись, аккуратно вылил её на могилку.

— Это что же, одиннадцать лет прошло, а ты мне и не говорил.

— Я и сам-то не знал, думал, что он в Архангельск либо в Мурманск опять подался.

Почти всю обратную дорогу в машине молчали.

— Сколько же ему лет было? — спросила Антонина Михайловна, когда они встали у железнодорожного переезда в ожидании поезда.

— На двадцать лет старше меня, получается, что семьдесят.

Про себя Николай Сергеевич очень удивился, ведь при жизни жена не любила Ваську. Да в принципе и было за что, ведь «парень что надо» пил вовсю, а в последнее время бомжевал. Где бы он ни работал, его отовсюду увольняли за пьянство.

Николай Сергеевич знал Василия Лопарёва давно. Тогда он ещё не был Николаем Сергеевичем, начальником планового отдела, уважаемым человеком. Он тогда был Колькой Субботиным, воспитанником детского дома и учился в классе шестом  или в седьмом. Заведующая детским домом Нина Ивановна часто приглашала в гости к детям артистов, писателей, ветеранов войны. Однажды к ним приехал бывший юнга Северного флота, участник войны. К ребятам вышел невысокий, быстрый в движениях и совсем не старый человек. Разрез глаз и скуластое лицо выдавали в нём человека, знающего суровую жизнь северной тундры. Его грудь украшали три медали и орден Красной Звезды. Это и был Василий Лопарёв. Он очень интересно рассказывал о школе юнг. О непростых условиях военного времени и как юные моряки с честью выдержали эти трудные испытания. Говорил легко и почти всё время улыбался. По всему было видно, что человек он весёлый и добрый. Но, когда его попросили рассказать, за что был награждён орденом, он вдруг сделался серьёзным и строгим. Немного помолчал и потом рассказал такое, что не только мальчишки, но и все девчонки захотели стать моряками. Николай Сергеевич уже позабыл подробности и отдельные детали той истории, но основную нить повествования запомнил на всю жизнь.

А было так. В декабре 1941-го  тринадцатилетний Васька Лопарёв вместе со своим отцом, тоже, кстати, Василием, вёз свежую оленину на двух оленьих упряжках в госпиталь для раненых моряков. От их оленеводческого колхоза до Мурманска добирались почти сутки. И вот когда они уже подошли к городу, внезапно налетевший «мессершмитт» сначала обстрелял их  из пулемётов, а потом сбросил небольшую бомбу. Впрочем, этой «небольшой» бомбы вполне хватило, чтобы ранить Ваську, убить его отца и всех оленей. Сделав своё чёрное дело, самолёт улетел. У Васьки была перебита рука. Он стоял на окровавленном снегу возле убитого отца и не знал, что ему делать. А вскоре от потери крови он и сам потерял сознание.

Очнулся  в госпитале, в том самом, куда они с отцом и должны были привезти мясо. Подобрал его патруль, и вызвав машину, вместе с тушами оленей доставил по назначению. Медперсонал госпиталя прозвал Ваську кормильцем. От отца ему остались курительная трубка, большой охотничий нож и карабин, на ложе которого имелась медная пластинка с дарственной надписью: «Василию Лопарёву за отличную стрельбу. С. Киров». У этого карабина была своя история. Васька в то время был совсем маленьким. Отец с матерью взяли его на ежегодный праздник Севера. В состязаниях по стрельбе отец уложил все мишени, стреляя из своей старой берданки. На состязаниях присутствовал Киров. Сергей Миронович любил Север и не раз приезжал в Заполярье. Ему очень понравилась стрельба отца. Киров крепко пожал ему руку, потом подхватил маленького хохочущего Ваську и несколько раз подбросил его высоко вверх. Праздник закончился, все разъехались, а через две недели Лопарёвым из далёкого Ленинграда пришла посылка. В ней были конфеты, игрушечный крейсер, новенький карабин с дарственной надписью и сотня патронов в придачу.

И вот теперь нож и карабин находились в комендатуре. Никто и не думал выдавать их Ваське — мал ещё.
А раненый мальчишка прижился в госпитале. Он помогал сёстрам разносить по палатам лекарства и ухаживать за лежачими тяжелоранеными.

Однажды в госпиталь поступил шкипер, так, кажется, на флоте зовут капитанов рыбацких шхун. Николай Сергеевич не помнил ни фамилии, ни имени этого человека. А попал  шкипер в госпиталь по нелепому случаю. Шёл себе по причалу, поскользнулся, упал и сломал ногу. Причём перелом оказался открытым. Правда, с моря дул шквалистый ветер, и причал был покрыт тонким слоем льда, но всё равно обидно, когда идёт война, получать такие мирные травмы. Васька и шкипер очень подружились. Подружился мальчишка и с экипажем шхуны. В свободное время моряки навещали своего капитана, и им полюбился  смекалистый и смешливый юный оленевод. Время шло, рана у Васьки заживала быстро. Что с ним делать дальше, врачи не знали. До родного колхоза путь не близкий и отпускать его одного врачи ни за что не соглашались. Заживала нога и у шкипера. Просоленный насквозь  штормами и морскими ветрами рыбак предложил пацану пойти в море искать рыбацкое счастье. Васька с радостью согласился.

Экипаж принял его радушно. Шхуна  была небольшая. Слабенький дизель не позволял ей считаться быстроходной. Но если дул попутный ветер, шхуна поднимала все паруса и скользила по гребням волн легко и стремительно. Васька постепенно привыкал к морской жизни. Шкипер обучал его премудростям рулевого, учил вязать морские узлы. Ему было интересно знать, как работает двигатель, как правильно и быстро надо ставить паруса. Помогал он и на камбузе. Был на их судёнышке настоящий спаренный пулемёт, и боцман научил Ваську управляться с ним.

Но особенно ему нравилось быть вперёдсмотрящим. Для этого нужно было забираться в воронье гнездо, так называлось сооружение, похожее на большую бочку, прикреплённое к мачте. Рыбаки были люди в возрасте, им не очень-то хотелось карабкаться на эту верхотуру. Васька с удовольствием подменял их.

Шкипер был в Мурманске человеком известным. Он сходил в комендатуру и сумел убедить строгих военных в необходимости вернуть Ваське карабин отца. Повезло, что отца тоже звали Василием. А ещё то, что мальчишка и сам здорово стрелял. Все пять патронов, которые ему выдали для проверки, он с приличного расстояния послал в пустую консервную банку.

Васька обладал отличным зрением. Сидя в вороньем гнезде, он видел далеко вокруг. И научился различать типы кораблей и самолётов. Не раз наблюдал, как проходили огромные караваны судов в сторону Архангельска и Мурманска. Как-то раз видел и перископ немецкой подводной лодки. Их шхуна шла тогда под парусами, и немцы, видимо, пожалели торпеду на рыбацкое судёнышко. Но, скорее всего, они  не хотели себя обнаруживать. По небольшому буруну, тянувшемуся за перископом, шкипер определил курс подлодки и отправил в штаб флота радиограмму. Вскоре Васька увидел, как в отдалении проследовали три морских охотника, а потом рыбаки услышали далёкие разрывы глубинных бомб. Вечером на шхуну пришла ответная радиограмма, в которой командование благодарило экипаж, и сообщало, что вражеская лодка была обнаружена и потоплена.

Уже больше полугода ходил в море Васька. Он подрос, окреп и стал заправским моряком. В один из августовских дней 1942-го их шхуна возвращалась в Мурманск. Шли с богатым уловом трески, все были довольны. Они разминулись с транспортным конвоем, идущим в Архангельск. Васька сидел в вороньем гнезде и с интересом следил за конвоем. В основном это были суда класса «Либерти» и «Виктория», их сопровождали наши эсминцы и английские фрегаты. Стояла прекрасная погода. Спустя примерно час, возле Кильдинского плёса прямо по курсу шхуны он заметил два «хейнкеля». «Воздух!» — закричал Васька. Все кинулись по своим  местам. Шкипер занял место у штурвала, к пулемёту приник боцман. Стрельбе из пулемёта очень мешал такелаж и мачты корабля. Хорошо ещё, что паруса были убраны и шли на дизеле. Все понимали, что они не нужны самолётам: те ищут караван. Но «хейнкели» неожиданно пошли на снижение. Сначала они обстреляли судно из пулемётов, а потом сбросили бомбу и улетели, идя по следу каравана. При обстреле был тяжело ранен боцман и два матроса. Пулемётная очередь срезала  такелаж, и часть оснастки рухнула на палубу, а другая  беспомощно повисла на мачтах. Лишённые опоры, они опасно наклонились над бортами. Бомба не попала в шхуну, но, упав за кормой, всё же изрядно навредила. В трюме появилась течь, заклинило пулемёт,  а ещё судно перестало слушаться руля. Повреждённая шхуна принялась описывать круги.  Шкипер перевёл дизель на холостые обороты и объявил аврал. Никакой паники не было, одни откачивали воду из трюма, другие убирали с палубы обрывки снастей, кто-то оказывал помощь раненым.

— Руби мачты, — приказал шкипер. — Вася, ты где?

— Здесь, в гнезде, — ответил Васька, пытаясь выпутаться из-под обрывков вант и фалов, которые огромным комом упали на него после первой же пулемётной очереди. К тому же мачта стояла под углом, и Васька никак не мог найти точку опоры. Мешал ему и карабин. Застучал топор под основанием второй мачты. Наконец, Ваське удалось встать на четвереньки, и он уже собрался было выбираться из своего укрытия, как вдруг, услышал какой-то посторонний звук.

Он бросил взгляд на море и обомлел: менее чем в полукабельтове от него вдруг вспенилась вода и из неё начала подниматься чёрная громада. «Подводная лодка», — догадался он и затаился. Над рубкой затрепыхал мокрый треугольный флажок со свастикой. На влажном боку рубки виднелся номер двадцать два. Васька запомнил эту цифру на всю жизнь. На палубе всё замерло, только чуть слышно постукивал на холостом ходу движок шхуны.  Кто-то кинулся к пулемёту, но напрасно. Турель его никак не хотела вращаться, и стволы грозного оружия беспомощно глядели в небо. А лодка меж тем уже всплыла и мягко закачалась на волнах. Громыхнуло железо и на мостик рубки       выбрались два офицера. Они негромко о чём-то говорили, оглядывая горизонт. Следом за ними вышли два матроса в чёрных свитерах. Они сошли с рубки на мокрую палубу. Один из них неожиданно поскользнулся и чуть не  упал,
но второй ловко подхватил его и помог удержаться на ногах. Оба громко захохотали. Один из офицеров что-то резко сказал им и матросы, подойдя к зачехлённой пушке, принялись распаковывать её.

А вокруг лениво плескалось море, ярко светило солнце. Враги вели себя так, словно не замечали беспомощную шхуну. Офицеры закурили. Васька прекрасно видел и голубоватый дымок сигарет, и густую щетину на их бледных от недостатка солнечного тепла и света лицах. И вдруг, Васька понял: сейчас немцы будут их топить. Он вспомнил про карабин. Его ствол был направлен в сторону врага и был незаметен среди обрывков оснастки. Васька устроился поудобнее и навёл прицел на матросов, возящихся с пушкой. Они уже расчехлили её. Потом передумал и направил винтовку на офицеров. Плавно нажал на спуск и старший, отдававший приказы, дёрнувшись,  повис на поручнях. Второй успел только повернуть голову в сторону шхуны и рухнул спиной на палубу лодки. Матросы, заслышав выстрелы, замерли на секунду, но только на секунду. Один из них резко припал к прицелу пушки, но Васька опередил его, и фашист, запрокинув голову, полетел в воду. Второй же оставил пушку и бросился к трапу,  но меткая Васькина пуля догнала его на мостике и он, взмахнув руками, упал внутрь лодки.

— Молодец, Вася! Бей их! — услышал Васька крик шкипера. И в этот момент над бортом рубки на мгновенье показалась чья-то голова и тут же исчезла. Васька выстрелил, но чуть опоздал. На лодке опять громыхнуло железо и она начала срочное погружение.

Море за всё это время оставалось спокойным. Но всё же шхуну развернуло носом в направлении вражеской субмарины. Видя, что враг уходит, шкипер предпринял отчаянную попытку задержать его: «Полный вперёд!» — скомандовал он, и слабенький дизелёк бросил хрупкое судёнышко на стальную громаду. Как ни старался шкипер закладывать штурвал, шхуна не слушалась руля, но всё же ударила днищем по палубе погружавшейся лодки. После этого удара неведомая сила вырвала Ваську из уютного вороньего гнезда и он, на секунду затмив собой скупое северное солнышко, плюхнулся в ледяную воду. Плавать он не умел, но ему  бросили спасательный круг. Когда его, наконец, подняли на борт, от страха и холода он не мог говорить. Вот тут впервые Васька и попробовал спирт, поднесённый ему чьей-то «доброй» рукой.

Память Николая Сергеевича не сохранила всех подробностей той захватывающей истории. Не помнит, как морской охотник пришёл на помощь подбитой шхуне и как они добрались до Мурманска. Не помнит, какие повреждения лодке нанесла рыбацкая шхуна, ударившая её своим днищем. Видимо, повреждения были серьёзными, поскольку фашисты могли лишь всплывать и погружаться. Ночью, когда немцы при свете фонариков пытались отремонтировать своё судно, наши моряки обнаружили их. Лодка вместе с экипажем была взята в плен. Позже выяснилось, что помимо двух матросов гитлеровской подлодки, Васька застрелил  её капитана и штурмана, куривших на мостике. Вот уж действительно, курение — вред!

За этот подвиг экипаж шхуны был награждён медалями, а шкипер и Васька — орденами Красной Звезды. Потом, когда Ваське говорили, что с момента появления немецких самолётов и до  его героического «полёта» над Баренцевым морем с последующим погружением в него прошло меньше пятнадцати минут, он не поверил. Ведь ему казалось, что он воевал целый день. Как бы там ни было, но с того дня Васька стал популярным на всём Северном флоте. О нём писали газеты, он даже попал в кинохронику. Командование флота выдало ему направление на учёбу в школу юнг.

Надо сказать, что учёба давалась Василию Лопарёву тяжело. И это понятно, ведь жизнь в оленеводческом колхозе не позволяла ему регулярно посещать школу. Ваське приходилось подсоблять в работе отцу. Но он очень старался. Помогали ему  товарищи по учёбе. Да и преподаватели, видя усердие курсанта, никогда не отказывали ему в помощи. В результате школу юнг Василий Лопарёв окончил с отличием. Он был направлен на родной Северный флот. Служил боцманом на морском охотнике. Их кораблю удалось потопить вражеский крейсер, сбить один самолёт, они участвовали в высадке десанта в Норвегии. И всегда рядом с ним шла его невероятная популярность.

После войны он демобилизовался и уехал в родной колхоз. Но тамошняя жизнь была уже не для него. Работал механиком в различных пароходствах: в Мурманске, Архангельске, Петрозаводске. Лопарёв был желанным гостем в школах, вузах и на предприятиях. Нередко эти встречи заканчивались банкетами. Он потихоньку спивался. Но когда стал неделями прогуливать, заявляя, что ездил на встречу с трудящимися в тот или иной отдалённый район будучи при этом в изрядном подпитии, слава отвернулась от него. Лопарёва стали увольнять. Семьёй он так и не обзавёлся, но, может быть, это и к лучшему. Какое-то время ему помогал бывший его командир с морского охотника, который дослужился до адмирала и стал командующим Северным флотом.

Однако адмирал вскоре умер: осколок, который он носил с войны под сердцем, однажды шевельнулся и человека не стало. Василия Лопарёва перестали приглашать на встречи с ветеранами. О нём все забыли. Так слава погубила своего же носителя.

Леонид Авксентьев

Окончание читайте в следующем номере