Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

Перечитывая заново

«Инициалы души»

Издавна уделялось пристальное внимание искусству определения эмоционального состояния индивидуума по мимике. Насколько возможно, я тоже стараюсь не забывать о ней. Специалисты по физиогномике считают глаза «зеркалом  души», вместилищем  всех перемен настроения или   чувств. К сожалению, при утрате зрения эти откровенные «отражения  мыслей» теряют своё значение, да и обычные зеркала превращаются в куски бесполезного стекла, вставленные в раму или прикреплённые к дверце шкафа, на гладкой поверхности которых блуждающие пальцы оставляют неощутимые на ощупь следы.

  Тотальники не принадлежат к особой расе или инопланетной цивилизации. До потери зрения я часто замечал их, при этом  мои чувства вмещали в себя и детский страх, и любопытство, и печаль, вызванную несовершенством мира. Теперь, находя в литературе описания лишённых зрительного восприятия персонажей, я непроизвольно сравниваю их с собой и как бы спотыкаюсь, не в состоянии пройти мимо выразительного словесного портрета. Перед внутренним взором возникает детальное изображение, а чаще — просто силуэт, не исчезающий до конца произведения. Встречаясь с кем-то впервые или «смотря» фильм, я прошу близких дать характеристику внешности незнакомца. Иногда придуманный мною образ не совпадает с реальным, но встречаются и поразительные попадания «в десятку». В стихотворении Роберта Рождественского «Телеграммы» я «увидел» такую картинку: «А глаза её играют, завлекая, обещая, предлагая, намекая…» У Александра Блока «В ресторане» посредником между людьми вновь выступило отражение: «Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала и, бросая, кричала: «Лови!» Богатство языка перемигиваний  и «стрельба глазами» слепым недоступны, зато нас затруднительно «пронзить или испепелить взглядом».

  Михаил Булгаков сравнивал глаза с барометром. Показания этого прибора беспристрастно свидетельствуют о перемене погоды и «градуса взаимопонимания». Исследования, проведённые в США, показали, что навыки беззвучного общения, будучи освоенными однажды в детстве, на протяжении жизни почти не меняются, даже если человек попадает в другую  национальную среду. Наверное, экстремальный случай потери зрения просто не рассматривался. Различные народы весьма продуктивно, а порой и очень своеобразно,  используют данную сигнальную систему, даже есть своего рода табу, запрещающие в упор рассматривать другого человека, особенно незнакомого. Например, шведы в ходе разговора смотрят друг на друга больше, чем, скажем, англичане. Индейцы Навахо учат детей не вглядываться в лицо спрашивающего или отвечающего. У их южноамериканских «родичей» из племён Витуто и Борори собеседники должны глядеть в противоположные стороны, а если говорящий обращается к толпе, следует повернуться к публике спиной и уставиться внутрь хижины. Японцы при разговоре направляют взор на шею слушающего: по их понятиям, прямой взгляд невежлив. 

  Впрочем, для инвалидов по зрению индикатором внутреннего состояния окружающих становятся голоса, словно вокруг снуют бестелесные призраки. Считается, что зрячим тяжело вести серьёзные разговоры по телефону, когда неправильно истолкованная интонация может ввести в заблуждение. Получается, что слепота напоминает бесконечное заочное общение во мраке. Ещё Ибн Сина писал: «Кто незряч — не видит солнца, хоть и на небо глядит…» Выходит, слепые постоянно обращают лица к вышине, словно уже не надеясь увидеть что-либо стоящее на грешной земле, но всё красивое продолжает существовать, невзирая на трагичность реальности. Недаром Платон называл глаза «самым солнечным органом в человеке». Говорят, что ясный взор  способен озарять, служа альтернативой светилу. Мне очень хочется верить, что и мои «потухшие звёзды» могут кого-то согреть!

  Ещё во мраке  шестнадцатого  века Джордано Бруно в своей работе «О героическом энтузиазме» писал: «Взгляды — это лучи, при помощи которых объект предстаёт нам…» Философ предвидел многое из того, что только сейчас становится известным науке. Иногда поэт благодаря особому мироощущению или неожиданным озарениям делает собственное открытие.

  Испанский классик Луис де Леон исповедовал неоплатонические идеи слияния с природой и уединения от мирской суеты. К сожалению, из его наследия сохранилось всего около сорока стихотворений. В 14 лет он поступил в университет Саламанки, а окончив его, стал монахом-августинцем и в 1561 году получил степень доктора теологии. Профессором музыки того же учебного заведения являлся знаменитый органист Франсиско Салинас, ослепший в десятилетнем возрасте. Замечательный лирик посвятил ему трепетные строки:

О, друг мой юный, Салинас!

Пусть звенят, не умолкая,

Божественные струны,

Мой чуткий слух лаская

И от всего земного отвлекая!

Многие литераторы  России тоже «живописали» загадочных и талантливых слепцов. «Нищий» Лермонтова пришёл ко мне в виде романса Олега Погудина. На паперти Троице-Сергиевой Лавры стихотворец и его спутники встретили слепца, державшего дряхлой дрожащей рукой свою деревянную чашку для милостыни. Слыша звук падающих монет, убогий крестился и благодарил их, а потом поведал, как намедни молодые и жестокие шутники подавали ему камушки вместо денежек. В тот же день Михаил Юрьевич написал стихотворение, в начале которого  автор излагает дикую историю:

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку…

В заключительной строфе слепец сравнивается с лирическим героем, обманутым той, чьей любви он молил.

Как ни странно,  инвалид часто обнаруживает в себе потребность в самовыражении, но жизнь скучна и неромантична: нужда делала музыкальный слух способом заработка. Об этом рассказывает «Слепой гусляр» Ивана Никитина. Автор стихотворения родился в Воронеже в семье торговца. Его жизнь отравляло дикое самодурство отца. У него не было ни братьев, ни сестёр, с детства он привык к одиночеству и размышлениям. Учился он в приходском и уездном духовном училищах. Юноша был вынужден сидеть в лавке, что помешало ему окончить семинарию. Дела приходили в упадок: в 1844 году был продан свечной завод и приобретён постоялый двор. Там И.С. Никитин и повстречал бродягу, у которого: «Душа, словно ветер, по свету гуляет…» и «Гости, заслушавшись, молча сидят…» Бедняга, погружаясь в иллюзию самообмана, щедро делится своим искусством:

Давно уж не вижу я солнца и неба,

Не знаю, как мир и живёт, и цветёт,

Как птица, не сею зернистого хлеба,

Пою и ночую, где бог приведёт…

Откуда-то вдруг во мне сила возьмётся,

Забегают пальцы, и кровь закипит,

Разверзнется дума, и песня польётся,

И свет мои очи тогда озарит…

Ужасная перспектива  слепоты заставляла многих классиков заранее примеривать её на себя.
     Любой автор одновременно с произведениями создаёт свой мир, населяет его разными персонажами, похожими на комочки пластилина, из которых можно слепить царя или страдальца. В стихотворении Бунина «Слепой» нарисована безрадостная картина безысходности и общей серости:

Вот он идёт просёлочной дорогой,

Без шапки, рослый, думающий, строгий,

С мешками, с палкой, в рваном армячишке,

Держась рукой за плечико мальчишки…

Этот простой россиянин потерялся в жизни, ему остаётся бродить в поисках куска хлеба. Звонкому альту ребёнка вторит мрачный бас калеки. Поводырь просит пожалеть  «сирых, тёмных» и «наградить» их. В ответ недовольный странник грозит адским огнём, но, возможно, всё это  — маска, скрывающая ранимую душу. Путники направляются «над скудной балкой вдоль иссохшей речки» к ветхой избушке, на крылечке которой старуха «дрожащей рукой ищет грошик завалящий». Негативные эпитеты указывают на удручающую бедность как просящих, так и подающей милостыню.

 Москвич Владислав Ходасевич, которого назовут «золотым пером Серебряного века», своё призвание ощутил рано. В его первом сборнике «Молодость» уже можно заметить отблеск трагического отношения к миру. Точнее всех дал оценку лирику В. Набоков: «Крупнейший поэт нашего времени, литературный потомок Пушкина по Тютчевской линии, он остаётся гордостью русской поэзии, пока жива последняя память о ней». В творчестве Ходасевича заметное место занимает тема «тёмного скитальца»:

Палкой щупая дорогу,

Бродит наугад слепой,

Осторожно ставит ногу

И бормочет сам с собой.

А на бельмах у слепого

Целый мир отображён:

Дом, лужок, забор, корова,

Клочья неба голубого —

Всё, чего не видит он.

В стихотворении Николая Гумилёва «Волшебная скрипка» мастер пытается передать ученику символ опасного дарования:

Но я вижу — ты смеёшься,

эти взоры — два луча.

На, владей волшебной скрипкой,

посмотри в глаза чудовищ

И погибни славной смертью,

страшной смертью скрипача!

 Лирик с трагичной судьбой часто воспевал глаза и взгляды. Вот цитата из очередного маленького шедевра Гумилёва «Корабль»:

«Что ты видишь во взоре моём,

В этом бледно-мерцающем взоре?» —

«Я в нём вижу глубокое море

С потонувшим большим кораблём…»

В первой книге виртуозного акмеиста Михаила Кузмина «Сети», которая  вышла в 1908 году, есть и такие пронзительные и таинственные строки:

На берегу сидел слепой ребёнок,

И моряки вокруг него толпились;

И улыбаясь, он сказал: «Никто не знает,

Откуда я, куда иду и кто я,

И смертный избежать меня не может,

Но и купить ничем меня нельзя.

Мне все равны: поэт, герой и нищий,

И сладость неизбежности неся,

Одним я горе, радость для других.

И юный назовёт меня любовью,

Муж — жизнью, старец — смертью. Кто же я? 

Сергей Наровчатов родился на Волге в городе Хвалынске. В 1941 году он окончил Литературный институт, а первый сборник «Костёр» издал в 1948 году. Всего у него вышло более сорока  книг в различных жанрах, в том числе и военные  мемуары. Стихотворение «Слепая девушка» появилось в 1953 году:
      Сплела слепая девушка венок…

Какого цвета рвёт она цветы,

Никто вокруг ей объяснить не мог —

Ни лес, ни луг, ни шумные кусты…

  Лирик восхищается чуткостью героини и обращается  к зрячей спутнице:

Ты на венок в последний раз взгляни,

Ладонью защитив зрачки свои,

С ослепшим сердцем голову склони

Перед незрячей зоркостью любви.    

Отправив близких в эвакуацию, Арсений Тарковский упорно просился на фронт и в январе 1942 года стал корреспондентом армейской газеты «Боевая тревога». Начали появляться и лирические произведения, сразу ставшие популярными, а в конце следующего года он был ранен, в результате чего лишился обеих ног. Так что тема увечности ему была особенно близка:

Ехал из Брянска в теплушке слепой,

Ехал домой со своею судьбой.

Что-то ему говорила она:

Только и слов — «слепота» и «война».

Мол, хорошо, что незряч да убог,

Был бы ты зряч, уцелеть бы не мог.

Немец не тронул, на что ты ему?

Дай-ка на плечи надену суму.

Ту ли худую, пустую суму,

Дай-ка я веки тебе подыму.

Ехал слепой со своею судьбой,

Даром, что слеп, а доволен собой.

 Есть свой обездоленный и у Николая Заболоцкого. В 1946 году со стихотворения  «Слепой» начался новый, московский период его творчества. Ему предшествовали шесть лет лагерей на Дальнем Востоке и Алтае. В произведениях этого периода появилась душевная открытость, а иногда автобиографичность:

С опрокинутым в небо лицом, с головой непокрытой,

Он торчит у ворот, этот проклятый богом старик.

Целый день он поёт, и напев его грустно-сердитый,

Ударяя в сердца, поражает прохожих на миг…

Что ж ты плачешь, слепец?

Что томишься напрасно весною?

От надежды былой уж давно не осталось следа.

Чёрной бездны твоей не укроешь весенней листвою,
      Полумёртвых очей не откроешь, увы, никогда…

 Ущербность «нелюбимца солнца» страшна на фоне красоты природы. В тумане привычек очень сложно замечать «земные предметы», находить слова для «возвышенной песни живой». Финал запоминается признанием лирического героя: «Я такой же слепец!»

Недавно мне довелось прослушать запись выступления Иосифа Бродского. Теперь я не могу декламировать его произведения в прежней манере. Невольно напрашивается отрывистый и одновременно заунывный авторский  мотив. Кудесник слова буквально завораживает, читая нараспев, отрешённо и слегка картавя:

Слепые живут на ощупь,  трогая мир руками,

Не зная света и тени и ощущая камни…

  Легко можно представить громадные дома, людей, бредущих в равнодушной тьме с инструментами в руках. За грубыми стенами: «Живут мужчины, женщины, дети, деньги…» Незрячие обходят «несокрушимые» преграды, одна музыка «упирается» в них.

 С горечью недавнего прошлого удивительно перекликается творчество Шарля Бодлера полуторавековой давности. Тогда читателей шокировал своей откровенностью его сборник «Цветы Зла». Цензоры даже оштрафовали бунтаря. Лейтмотивом цикла «Парижские картины» стала урбанистическая тема. Пытливому взору открывалась «обнажённость» жанровых эпизодов и уличных встреч, заставлявшая размышлять о нелёгких судьбах горожан. Стихотворение «Слепые» начинается так:
     О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут

Разыгран куклами, но в настоящей драме

Они, как бледные лунатики, идут

И целят в пустоту померкшими шарами…

Сначала грубые фразы показались мне несправедливыми, но затем контрастный натурализм захватил воображение.  Ночь «молчанья вечного печальная сестра» ведёт странников с обращёнными ввысь лицами мимо безжалостного созерцателя, вопрошающего: «А что слепцам от неба надо?»

Случайной «Прохожей» посвящено ещё одно знаменитое  стихотворение Шарля Бодлера, в котором автор допускает возможность свидания, но только в вечности. Издевательски-надменные мизантропические выпады порождали чудовищно нелепый эпатаж:

Безумно скорчившись, я пил в её зрачках,

Как бурю грозную в  багровых облаках,

Блаженство дивных чар, желаний яд проклятый…

Современником великого француза был Генрих Гейне, «Дурной сон» которого переполняет щемящая сердце грусть. Ужасное отличие приснившегося от реальности окрашивает его в мрачные тона. Лирический герой рассказывает: «Во сне я вновь стал юным и беспечным…», сбегал «по тропкам бесконечным» вместе с девушкой. Глаза Оттилии «как море, зелены. Точь-в-точь русалка…». Влюблённый протягивает милой лилию, но внезапно просыпается:

Увы, мне и доныне неизвестно,

Какой ответ с её сорвался губ:

Проснулся я в своей каморке тесной,

Придавленный болезнью полутруп.

Последние строки указывают на автобиографичность: у гения развивался прогрессирующий паралич. Летом 1848 года по Европе прошёл слух о его смерти. На самом деле, он оказался прикованным к постели. Через три года вышел последний сборник Гейне «Романсеро». В нём чувствуется скептицизм и пессимизм. Вне всякого сомнения,  в книге отобразилось физическое состояние медленно умирающего любимца муз.

  Сочинять стихи о чём-то ненастоящем, непрожитом — скучно и почти невозможно. К сожалению, в повседневной речи очень мало ярких образов. Они могут бессмысленно «пропылиться» на книжной полке, так и не подарив себя человечеству. Итальянский поэт Эудженио Монтале заявлял: «Я не ищу поэзию, я жду, когда поэзия посетит меня…» Впрочем, потрясающая лирика встречается и в прозе. Тадеуш Конвицкий украсил один из своих романов изысканным образом: «Только теперь он по-настоящему увидел её огромные глаза. Их радужные оболочки походили на коралловые атоллы, пленившие прозрачную морскую воду, сквозь которую просвечивало дно, заселённое таинственными разноцветными существами…» Даже тотальник не может пройти мимо такого необычного сравнения, правда, сложить из множества черт определённое выражение лица и представить общую картину почти невозможно. Дон Аминадо считал, что  глаза любого цвета — это «инициалы души». Наверное, так и есть. Незрячие не видят очи или гляделки окружающих. Хотя их собственные «визитные карточки» доступны и беззащитны, конечно, если они не скрыты за непроглядными чёрными очками. Взгляды  могут быть холодными и приветливыми, бегающими и открытыми, а от этого в большой степени зависит тягость или роскошь человеческого общения. Придётся слепым учиться распознавать их по косвенным признакам!

              Дмитрий Гостищев