Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

Экстрим слепых

 ОПАСНЫЕ ВСТРЕЧИ

Зрячим я был без 47-ми дней 12 лет. И когда весной 1941-го, ночью, при полной Луне, зачарованно смотрел на цветущий фруктовый сад, не подозревал, что никогда не увижу снова подобного божественного чуда... Однако ж за тот благостный период жизни успел повидать города и деревни-сёла, поля, леса и степи, реки и озёра и многих-многих обитателей земли, воды и неба. И вот уже 70 перенасыщенных лет слепоты. Ясная пока что память хранит образы и впечатления далёкого непоседливого пацанства и восприимчивой, раздумчивой юности. Здесь хочется мне рассказать о любопытных эпи­зодах и опасных встречах в дикой природе именно той поры.

1938 год. Херсонщина. Лето. Мы с братом Володей и рыжим пёсиком Львом, бочоночком на коротких ножках, увязались за всегдашним нашим вожаком Павлом Козинским с его грязно-белым псом по кличке Куцый бродить по степи в поисках приключений. Павел плёлся вслед за своей шныряющей собакой метрах в 20-ти правее нас. Мы наблюдали за Львом, обнюхивающим травяной кустик. Вдруг из-за него буквально выстрелил в воздух заяц и, видимо, мгновенно оценив ситуацию, пошёл скакать в безопасном направлении. Куцый — за ним, Лев — от него! Мы: "Лев! Лев!" Но "лев" неуклюжими косыми прыжками удирал от зайца! Павло сгибался от хохота, мы чуть не плакали со стыда за нашего трусливого кумира. Понимая бессмысленность погони, Павло вернул Куцего. Заяц встал столбиком: спина к преследователям, голова — вполоборота, убедился: угрозы нет и исчез, будто провалился.

Мы, привычно обшаривая траву глазами, зашагали к Немецкому ставку. В одном из своих расска­зиков я упоминал, что наш Новозлатопольский зерносовхоз возник промеж немецким, еврейским и греческим сёлами. Немецкий ставок — это не пруд, а округлое озерцо, глубокое и чистое, с зарослями камыша и лилиями, с уймой диких уток. На нём я впервые увидел пару горделивых белых лебедей. По пути мы убили четырёх гадюк. Их в то лето развелось особенно много. Мне приходилось слышать об ужаленных этими шипящими ползунами, но лично сам видел лишь раз распухшую, походившую на непрозрачное с желтинкой стекло, ногу одной женщины. От наших босых стоп брызгали коричневые, зелёные и чёрные кузнечики, шмыгали серые и зелёные ящерицы, юркие и безобидные. Вот и озеро. У кромки бережка — почему же бездействует инстинкт сохранения у жадин? — лягушка трепещет перед живоглотом и даже не пытается улизнуть! Павло нас просветил: уж заморочил её взглядом! Он топнул ногой: уж шустро нырнул и появился на поверхности метрах в пяти от берега. Амфибия скакнула под кувшинку. Наше внимание привлекла коричневая степная чайка. Она уже дважды с тревожным криком, будто взывая о помощи, пронеслась над нашими головами до озера и, как по струне, обратно. Павло сказал: «Где-то тут близко её гнездо, и она чего-то боится». Мы двинулись вдоль линии её полёта, зондируя дол. Вскоре обнаружили гнездо, в нём, свернувшись в три кольца, на чайкиных яйцах «почивала» гадюка! Говорят, змеи отлично чувствуют вибрацию почвы даже от шагов человека. Почуяв опасность, тварь быстро уползла в густую траву, и ни камня, ни палки в округе размозжить ядовитую башку —  упустили.

Возвращаясь восвояси, навестили стадо. Пастухом был отец Павла. Он дремал в жидкой тени от одинокой кривой берёзки. Куцый, давно высунувший язык и часто дышавший, улёгся там же. Коровы мирно паслись, отмахиваясь от мух хвостами. Мы заспешили к нашему ставку, предвкушая купанье. Издали увидели — он пуст. Никого! Только от хаты Барахленко, одиноко торчащей в сотне метров от ставка, лиса неспешно «конвоировала» к ставку стайку кур! Если какая из них своевольно меняла маршрут, Патрикеевна — наперехват, и ослушница покорно присоединялась к  подружкам. Мы молча прибавили ходу. Наблюдали. Вблизи берега Патрикеевна — рывком на пленниц! Те всполошно заорали, взлетели врассыпную, две плюхнулись в воду. Лиса,  высоко поочередно поднимая передние лапы, будто ставила их на нечто твёрдое, враз нагнала менее расторопную «пловчиху» — цапнула за хвост. Курица закудахтала, взмахнула крыльями, рванулась… Критический момент! Мы засвистели, затопали ногами, замахали руками! Оглянулась, выронила перья. Выйдя на сушу, ещё раз глянула на нас. Мы были уже так близко, что видели даже цвет её глаз и выражение лёгкой досады: мол,   эк,  дурни,   помешали...  И неторопливой  трусцой — в степь. 

Наутро мы решили искать  её обиталище.  Куцый вихлял влево — вправо,  вспугивая сусликов.   Сегодня  Павло не  позволял Куцему увлечься ими. Пробежались за земляным зайцем песчаного окраса, маленькие ушки-метёлки на длинном хвосте, кажется,  в науке их именуют тушканчиками. Побродили изрядно, прежде чем нашли искомое. Куцый стал яростно расширять лисий лаз, да вдруг попятился, ступил вперёд и влево и усердней прежнего стал рыть сверху вниз. Вмиг прорыл, нырнул и раз за разом положил к стопам хозяина пятерых лисят! Они не рыжие: тёмненькие, крохотные, слепые тихо шевелились и жалобно пищали. Мы по очереди заглянули в нору: она плавно загибалась влево и расширялась в конце. Выходит, Куцый сообразил, что прорыть сверху проще, чем расширять весь лаз? Когда в Костромской школе для слепых биолог толковала нам, что животными правят исключительно инстинкты, я вспоминал поведение лисы и собаки, которые сам наблюдал, и недоверчиво усмехался: животные умеют решать задачи своего бытия! Павло осторожно поместил щенков обратно. Мы придём за ними через недельку, тогда уж можно будет выхаживать их дома. Через неделю Куцый не реагировал на нору: она была пуста!

1939-40-й учебный год я провёл на Орловщине у деда-бабы. Школа-четырёхлетка помещалась в избе о трёх комнатах, отнятой у какого-то   деревенского  «богача».  Когда  нам, третьеклашкам, выпало заниматься во вторую смену,  семилинейная керосиновая лампа освещала учительский стол, далее  сумрак.  «Удобства»  извне. К сентябрю кое-какие учебники и тетради  добывали организованно.  Со  второго полугодия — кто как может.  На  зимних каникулах я пошёл с бабушкой в райцентр  село Моховое при железнодорожной станции  с иллюзорной надеждой приобрести тетради в тамошнем магазине. А бабушке надо было продать на базаре разное своё вязанье ради уплаты денежной части налога. До Мохового 5 верст. Идём. Баба Маша толкует мне о своей дочери Марфе, медсестре психлечебницы, мол, ходила она в военкомат, просится на Финскую войну. У бабушки душа не на месте. Я пристыл к дороге и дёрнул её за рукав… Она: «Что ты?»  И проследила за моим взглядом. «Ба-тюшки–све-ты!» Метрах в 150-ти от нас под расходящимся углом к нашему пути степенно топали  4 волка! Два  впереди, два  чуть сзади и левее. Мы разом оглянулись: Выселки в полуверсте… Значит, когда мы вышли из деревни, звери были почти рядом?! Бабушка: «Знать, сытно где-то попировали, коли мы им ни к чему». Мы стояли, пока волки превратились в едва заметные чёрточки на фоне дальнего леса.

Воротясь домой, узнали: 18 колхозных овец зарезали «налётчики»! Дед мой, Егор Стефаныч, сказал непонятное: «Заснул Ефимыч, а очнётся, небось, в Сибири»…

В феврале мы с дружком Володей Калугиным условились как-то утром совершить лыжный экскурс по окрестностям деревни. Улица пуганула нас вьюгой. Но мы, гибрид глупости с отвагой, от затеи не отказались. Двинулись наискось по огородам к прогалу между деревьями и кустарником. Собаки, мой крупный серый Тузик, и его белый, с чёрными пятнами Дозор, с нами.  У прогала собаки загородили нам путь: Тузик сел передо мной, вздыбил шерсть. Я глянул на Володю: меж его лыж в такой же позе сидел Дозор: нечто тёмное, низкое шевелилось в белесом мельтешении. Волк! Мы ринулись к избам.

Потом была война. Ранение. Контузии. Госпитали. Школа слепых. Эвакуация. Возвращение в Россию.

Как-то в августе я гостил у родственников в деревне Желябуга. Входит после вечерней дойки тётя Ульяна и говорит: «Женя, пойди за избу, «концерт» послушай!»  Я  без лишних расспросов вышел. Целый ансамбль волков «пел» за садом в балке! Поразила меня чистота низких и высоких голосов. Страха не было  голое любопытство. Волки то ли «благодарили» колхоз за щедрый дар, то ли созывали голодных собратьев на кутёж. Трофейный тяжеловоз сдох. Не вынес немец русского обхождения: работы сверх меры, непривычный рацион с недомером…

1946-й год. Группа девушек уезжала с дачи Костромской школы слепых. Поздний вечер Троицы. В этот час кривобокий корабль «Крестьянка» не причаливал. Надо было идти к пристани Лунёво. Девушки боялись просёлочной дороги сквозь дремучий лес. Мы, семеро парней, Валера Дорняк, Ника Юшин, Толя Росомахин, Петя Лапутин, Толя Томашевский, Жора Антипов (единственный с остатком зрения) и я, решили проводить их бездорожьем — вдоль Волги. Сами потом возвращались через лес. Шли без спешки. Переговаривались. Вдруг близко сзади, слева  волчий квартет!.. Петька пробормотал: «Шире шаг! Ряды держите строже»… Ника побежал. Спустя минуту далеко сзади справа отозвался другой квартет… «Бандиты» сговариваются… Мурашки по спине всем придали прыти… Вскоре к великому нашему облегчению левые звери откликнулись гораздо отдалённей! Стало быть, они шли на сближение с правыми. Все, кроме Никифора, засмеялись. Он паниковал…

Евгений Терёшкин